Колыбель
Шрифт:
Несчастного по голове битого отвели–посадили у кострища и начали ждать, когда он будет способен к исполнению обычных своих обязанностей. Это были самые наивные, по большей части маршалы: Ожеро, Ланн, Массена, Бертье, Ней… Придворные некоторое время оставались на башне подле царя, не решаясь окончательно для себя определить, где им быть полезнее: там, внизу, или все же при первом лице.
Его величество был, если честно, занят обдумыванием одной мысли: как ему убраться из столицы до того, как его высокоумные прихлебатели убедятся, что бесчисленные
Почему он так скоро решил, что лучший способ — бегство?! Возможно ведь попробовать и другие способы укрощения нарастающего народного недовольства. Самый простой: убудец, любой и в любой момент, называет, что ему обещано, и царь царей милостиво подтверждает: правильно. Но это невозможно. По крайней мере, сами убудцы против такой корректировки процедуры. Его величество вспомнил, какую вызвала ярость попытка хитрости одного из крестьян, Бедлама с Большого рисового пятна, еще в самом начале существования «запредельного банка». Ловкача побили, и это в те ранние времена, когда ни о какой жестокости на Убуди никто и не слыхивал. Дело в том, очевидно, что убудцы не доверяют друг другу. Не верят, что сородич остановится, начав перечислять. Говорят, китаец, однажды подойдя к игровому автомату, уже не может остановиться, пока не спустит все, так, наверно, и убудец, открыв рот, уже никогда не перестанет присваивать себе чужое.
А откуда они могут знать, какие в «той» жизни есть заводы и латифундии? Его величество шлепнул себя свободной рукой. В том–то и дело! Предоставленный своей загребущей болтовне, убудец начнет называть то, о чем слышал как об имуществе соседа. Абстрактных бензоколонок и кораблей ему не жаль, он боится, что наложат повторное слово на уже высказанное ему.
Опять кто–то!
И опять наименее приятный собеседник.
Йорик вернулся. Да и что ему было делать подле беспамятного Астерикса? «Выплаты» ему и его шайке шли по другим каналам без провода, через бесполезно булькающую сейчас башку несчастного галла.
— Чего тебе?
Пришлось выслушать забавную, но некрасивую историю. Во времена председательской власти при нем окопалась группа нехороших людей, отлично осведомленных о том, что Йорик с единомышленниками изменяет Колхозии и гонит стратегический товар за рубеж.
— Так они вас шантажировали?
— Да, государь.
— И много отщипывали от вашей доли?
— Половину.
— Это называется должностная рента. Коррупция. И вы терпели?
— Не могли же мы пожаловаться Председателю. Лично у меня увели… очень много. Лучшее!
— Так ты хочешь справедливости?
— Именно, государь.
— А кто именно, кто вас прессовал? Есть такие внизу?
— Да, Ломонос хотя бы, он был в огромном доверии у Председателя. И Нурга с Рыжим.
— Кому же еще? — усмехнулся царь царей. Ему было приятно слышать, что построенная на большом доверии к людям, на борьбе с гнилью частной собственности система Председателя, оказывается, сама прогнила насквозь.
Снизу раздались взволнованные, перемешанные голоса, всхлипы и даже чьи–то рыдания.
— Он ничего не понимает! — крикнул Черчилль. Этому проглоту было о чем тревожиться. Это табачная лавка, которую хотел под шумок увести глупый Бедлам.
— Как же с нами, государь? — заглядывал в глаза Йорик.
— Все верну, все будет по–честному. А может, давай я вам добавлю, а то уж, отжатое, пусть им остается, тоже ведь люди, и жить надо как–то. Я сильно набавлю.
— Нет, — отчаянно замотал черепом Йорик, — так нам не хочется. Мы уже привыкли, уже много думали о наших заводиках… Ты лучше коррупционерам чего–нибудь дай. А наше верни.
«Как же я верну, если ничего толком не помню!» — хотел заорать его величество, но сдержался, разумеется.
— Верну, верну.
— Когда?
— Утром.
— Как утром?
— На рассвете. На все есть порядок.
— А раздавал в темноте.
— Одно дело — раздавать, а другое — возвращать. Ты меня не путай, диссидент.
На время отбился. Солнце село. Луна выявилась и, как подсказку, выставила облитую своим соком лепнину отдаленной скалы. У, понимаю, понимаю, нависшая, выход из нарастающего бреда — там. Где еще спрятаться тому же Петронию?
— Афраний.
И сразу предстал.
— Позови–ка ко мне Янгуса.
Три главные морды — Бунша, Помпадур и Черчилль явились, размазывая самые настоящие слезы. На башне было полно светящихся веток, целые пуки, физиономии придворных отливали отчаяньем.
— Ничего–ничего не может вспомнить!
— Подождите.
— А если совсем не вспомнит?
В ответ на вполне разумный вопрос его величество оскорбительно расхохотался:
— А куда «оно» из его головы денется? Сами подумайте. Названное точно и честно не может вернуться в небытие никогда!
Смех в совокупности с пафосом подействовали на придворных.
— Идите и ждите. Он может начать вспоминать в любой момент.
Янгус, втащенный на башню начальником стражи и тайной службы, смотрел себе под ноги и всем видом выражал необычное для убудцев свободомыслие.
— Знаешь, о чем спрошу?
— Я не знаю, где Петроний. И всегда не знал, где он, когда его не было.
— А сколько раз его не было?
Янгус показал три грязных пальца.
Можно подумать, парень сваливает с острова когда захочет, без всякого кораблика.
— Я не верю, что ближайшему другу он ничего не рассказывал.
Собеседник посмотрел на его величество перекошенным взором. Он явно не притворялся и явно не понимал, чего от него хотят.
— Хорошо, спрошу тебя просто: когда ты последний раз видел Петрония?
Янгус быстро и толково описал последнюю встречу. Они сидели на берегу. Петроний был голый после купания в океане, его всего трясло, он ничего не говорил, только тихо выл.
— А чего он, как ты думаешь, полез в лодку?