Колыбель
Шрифт:
Но сначала главное.
Для этого нужно было освободить холм от свидетелей. Гарем весь в полном составе был послан на ручей за водой. Со всей имеющейся тарой — и глиняной, и тыквенной.
Нужен запас воды, возможна осада — война начинается, блин, вашу мать!
Мастеровым, вяло клевавшим носами над кучами полуобтесанных камней, было придумано задание вслед: булыжников притащить, отбрасываться будем от тех, кто нападет.
Всех прочих загнал в длинный барак к новоприбывшим: мол, мойте их, расчесывайте, кормите, кормите и еще кормите,
Главное — с глаз долой!
Осталась одна бабка, та, что у вечного костра. Она заартачилась. Ни в какую никуда не хотела уходить. Зарок дала и до конца будет соблюдать. От нее пришлось избавляться старинным приемом: ой, смотри, что это там?! — и палкой по башке. Извини, дело государственной важности.
Убедившись, что он один, его величество помчался на известную полянку за дворцом и стал стремительно и старательно сносить подошвами сандалий договорные знаки с глинистой поверхности. Успел нанести колоссальный вред национальному архиву, когда услышал приближающиеся голоса. Нырнул в опоясывающий тонзуру в центре холма лес и, обдираясь о колючки и острые листья, стал пробираться к подножию.
Пробрался, обогнул холм, замазывая слюной царапины на плечах и ногах, вышел на главную тропу, ведущую наверх.
Расчет оказался верным: когда его величество был всего лишь на середине тропы, в Вавилоне начал нарастать вой, становясь все более многоголосым.
Обнадеженный царь ворвался в центр народного горя. Сразу десятки человек тянули к нему руки, призывая в свидетели страшного преступления, неизвестно кем совершенного.
— Как? Что?! Не может быть! — кричал его величество, и очень скоро крики его стали вполне искренними.
Что теперь делать?!
Как нам быть?!
Что теперь будет?
Кто же мог пойти на такое преступление?!
— Я знаю кто!
Против ожиданий, этот возглас не обратил на себя всеобщее внимание. Паника продолжалась.
— Я знаю, кто все это сделал!
В ответ — неутихающее заламывание рук и раздирание причесок.
— Это люди Председателя! Он ненавидит Вавилон и вавилонцев и всегда хотел нам навредить. Сейчас он уплывает и напоследок…
Объяснения тонули в общем гвалте.
— Пойдемте отомстим им!
Идея вообще не имела никакого успеха.
Его величество бегал по холму, хватал за локти то одного, то другого и представлял себе, что будет, когда новость о страшном преступлении дойдет до всего народа и обезумеют не десятки, а многие сотни.
Его самого схватили за предплечье. Это был Афраний.
— Лодка уже на воде?
— Параша рожает.
Интересно, что он поверил в это сразу и полностью. Никаких критических вопросов типа «а почему я не замечал ее живота?» или «сколько месяцев она носила? три? четыре? почему слишком быстро все произошло?» — у него не возникло. Убудь, здесь и не такое может быть.
Рожает?
Бежать посмотреть?
А со всем этим как?!
Крах биржи даже на экваториальном острове — зрелище душераздирающее.
Подчиняясь невнятному порыву, его величество взлетел на башню, кажется собираясь обратиться к народу с речью. Тише, граждане, тише! Сжимая вспотевшими нервными ладонями перила, он несколько раз прокашлялся, но слов уместных не образовывалось на языке. Кроме того, он увидел вдалеке, как движутся по междурядьям рисовых полей черные фигурки, и все в сторону Вавилона.
Уже прослышали о налете на архив?!
Прошло же всего…
Когда вся эта масса соберется здесь…
Все! — мелькнула строгая и ясная мысль.
В следующее мгновение на его плечо легла чья–то рука.
Это был Астерикс.
— Астерикс! — крикнул царь, мгновенно придумавший выход из жуткой ситуации. — Послушай, ты же все помнишь!
— Я думал — теперь необязательно.
— Вот теперь–то как раз обязательно!
— Что мне делать?
— Поговорить, поговорить с ними, с каждым, дорогой! Прямо сейчас и начинай.
— С кого начинать?
— А бери, знаешь, его, — на глаза попался Помпадур, — с него начинай!
Астерикс набрал в грудь воздуха:
— Помпадур, главный постельничий князя и верховный лакей особых и интимных поручений.
Помпадур, стоявший, схватившись за голову, у тюрьмы, обернулся в сторону башни и закричал:
— Тише!
— Словом его величества царя царей удостоверяется владение скоростными железными дорогами Барселона — Париж, и Милан — Неаполь, океанским круизным лайнером «Коста Конкордия», кондитерскими Палермо… — перечисление шло еще некоторое время и заканчивалось очень красиво: — А также сингапурским зоопарком!
На центральной площади Вавилона стояла не гробовая, а загробная тишина. Народ теснился у основания башни и гипнотизировал открытыми ртами стоящих наверху.
И народу на площади понемногу прибывало. Скверные вести разносятся, видимо, мгновенно.
— Кто следующий? — спросил громко Астерикс.
Снизу раздался многоголосый рев. Его величество ущипнул оратора в районе пояса, тот ойкнул.
— Сначала всех наших, Черчилля, маршалов, Буншу.
— Понял.
— Я скоро вернусь.
Его величество помчался вниз по ступенькам, на него никто не обратил никакого внимания, даже сквозь толпу он пробрался не без труда. Когда он бежал вниз по тропе, ему все чаще попадались крестьяне, и получалось у его величества что–то вроде слалома в живом, пыхтящем потоке.
Свернул в сторону маленького холма, где началась его убудская жизнь. На этих дорожках озабоченных крестьян было меньше, но все равно попадались. И мужчины, и женщины. Параша, наверно, тоже бы мчалась, когда бы не роды. Кстати, что он ей–то отписал? Что–то было, но не припоминается. Тьфу, одернул он себя, не хватало еще самому начать к этому относиться всерьез. Вообще, положение комическое, так мог бы себя чувствовать Александр Дюма, к которому явился Эдмон Дантес с претензией, что в ящике аббата не оказалось сокровищ.