Колыбель
Шрифт:
— Характер такой. Подстраховка, чтобы наверняка, без вариантов. В случае чего — контрольный выстрел.
11
Еще не открыв глаза, Денис понял: удалось. Он не дома на диване. Попробовал открыть веки, и не удалось с первого раза. Вот с чего начинается визит на Убудь — с абсолютного бессилия. Чего еще ждать от еще секунду назад мертвого тела? Сознание, стало быть, очухивается первым. А ведь куда более сложная штука, чем веко или рука! В следующий момент он сообразил, что его правая рука не сжимает руку деда. Тогда он должен лежать
Глаза изволили распахнуться, до век дошло усилие отданной в голове команды. По крайней мере, я на Убуди, шепнул он себе, разглядывая плетеный потолок и радуясь лучам дневного света, пропитывающим пористую стену.
— Папа, ты где?
Ответа не последовало.
Денис потянул к себе верхние конечности и с третьего раза сумел подняться на локтях. Да, типичная аборигенская изба. Типичный, судя по всему, хутор, мелькают замедленные тени за плетеной стеной — возятся у костровища.
Хутор вроде знакомый. Вроде. Если и бывал здесь… А может, и не бывал. Убудь остров не такой уж маленький. Полно укромных мест и всяких там тайн.
И физиономии незнакомые. Это нормально: на незнакомом хуторе — незнакомые лица.
А Ивана Степановича среди них нет. Значит, ему не сюда дано было обрушиться. Нет, надо сходить проверить.
Сразу вслед за принятием этого решения он провалился в сон.
Проснувшись, обнаружил подле себя поднос с едой и понял, что жутко голоден. Набросился. Успокаивал себя мыслью, что папа тоже где–то окармливаем.
Снова сон.
На третий день надел лежавшую у ложа травяную юбку и сходил осмотреть остальные хижины хутора. Не найдя там отца, Денис стал себя успокаивать: на самом деле наивно было рассчитывать на то, что силы его пальцев хватит, чтобы удержать подле себя целого старого дяденьку при полете через непостижимые пространства, по которым путешествуют туда и обратно меж мирами временные мертвецы. На полный успех своего предприятия Денис и в глубине души не надеялся. Вернее, надеялся, но не считал себя вправе требовать, чтобы «вышло по–моему». Отец, как минимум, спасен, и на каком–то другом хуторе его уже потчуют. Не остался же он в Москве, возле прогорающей буржуйки.
Женя. Будем надеяться, что она не сойдет с ума, не обнаружив всех своих мужиков на месте. История с наведенной беременностью должна была ее отчасти подготовить к таким фокусам.
Стоя посреди холма, огляделся: скала на месте, и, судя по ее расположению, можно было подумать, что сам он на территории Колхозии. Над столичным холмом возвышалось сооружение… Денис заволновался. Это была не его башня. И тут на него навалилась усталость. Не болезненная, не пугающая — естественная усталость, охватывающая воскресшего после самоубийства. Он снова побрел к «своей» хижине. Лег.
Откинулся входной полог, и внутрь вошла девушка с подносом из коры.
— Параша! — вскрикнул Денис. Он отлично видел, что это другая девушка, он дурачился, чтобы смягчить непонятную неловкость ситуации. — Привет, дорогая, что там у тебя?
Пожалуй, это была и не девушка, а тетка лет сорока пяти, полная, загорелая, черноволосая, с чуть удлиненными к вискам глазами, в набедренной повязке. Типические убудские черты все в наличии, при этом — незнакомая совершенно.
— Ты меня не помнишь? Впрочем, это, не исключено, к лучшему.
Можно надеяться, что страсти вокруг словесных вкладов утихли еще до его отплытия, но все же лишний раз напоминать, кем он был и что тут обещал направо и налево, лучше не надо. Как и настаивать на возвращении своих должностей и имущества.
— Ладно, давай сюда свой плов.
Слов тетенька явно не поняла, но поняла жест. Успели забыть русский? Сколько же он отсутствовал? Хотя что тут творится со временем, и раньше было непонятно, и если непонятность усугубится, переживать не надо. Он давно это понял.
Денис приступил к еде. Насытившись, уснул.
Выйдя из хижины следующим утром, сел у костра рядом с незнакомыми людьми, они молча возились с палками и веревками и что пытались соорудить, было непонятно. Денис попытался заговорить с ними. Покосились, но не ответили.
Не понимают или не хотят разговаривать?
Господи! Да я же не чувствую веса печени, спохватился Денис. Кроме приступов быстро проходящей слабости, не было никаких иных ощущений — ни неприятных, ни болезненных. Самоубийство лечит! Если папа здесь, можно считать, что акция удалась. Островок мы обыщем и воссоединимся с предком. И придумаем, как самоубийце с убитым родственником выбраться отсюда.
Скала была великолепна при утреннем освещении, надо будет навестить старого пьяницу. И сооружение над заросшим столичным холмом смотрелось привлекательно. Не в прежнем стиле явно. На что–то очень знакомое похоже. Побери черт! На стамбульскую Софию: четыре столба квадратом и купол посередине. Подрагивающий, кажется. Надо сходить посмотреть. Сейчас посижу немножко тут, в тени, среди немых, и на экскурсию.
Он присел, расслабился, закрыл глаза, прислушиваясь к тихой речи персонажей у костровища. Да — они говорят не по–русски. Но и не на прежней шумерской мове. Речь была вроде как–то даже знакома отдельными деталями. Новая волна еще кого–то закинула? Он не успел додумать зародившуюся мысль, как услышал над собой:
— Хальт!
Немцы! Куда же мы без них!
12
Внешний облик процедуры шабаша почти не изменился, если не считать того, что жертвоприношение производилось под конвоем. С холма просто–таки выгнали, всучив поднос, вдоль тропинки, что вела к отвалившемуся большому пальцу, стояли на расстоянии в полсотню шагов друг от друга молчаливые и внимательные надсмотрщицы, на груди у каждой висел на веревке деревянный жетон с намалеванной цифрой. В опущенных руках они держали черные дубинки. Выражение лиц было такое — ни за что не подумаешь заговорить.
Значит, у власти теперь даже не немцы — немки! Почему–то этот вывод не вдохновлял.
Свой поднос Денис нес таким образом, чтобы загораживаться им от глаз надсмотрщиц. Боялся, что среди них попадутся знакомые физиономии. Вот было бы смеху — гарем его величества взбунтовался и, как самая организованная сила на острове, взял власть.
Нет, знакомых мордашек не видать. Но и знакомиться нет ни малейшего желания.
Если среди надсмотрщиц знакомых нет, то среди мужчин в очереди, кажется, можно кого–то узнать. Вон вроде бы Черчилль, а это… батюшки!.. сын де Голля?!