Колыбелька из прутиков вербы
Шрифт:
Она как увидела его, так и обалдела от невиданной мужской красоты. Высокий, крепкий, загорелый, синеглазый и светловолосый человек вызвал у нее единственную ассоциацию.
«Викинг!» – ахнула про себя девушка.
После секундного замешательства она нашла в себе силы спросить у викинга, не знает ли тот, когда должен быть Вандышев.
– Скоро будет, я сам его жду, – ответил красавец с легким акцентом.
За то время совместного ожидания профессора они и познакомились. Прекрасного незнакомца звали Зигфрид. Приехал он из Германии. Оказывается, он когда-то закончил этот самый институт, потом сразу остался в аспирантуре и защитил кандидатскую. За этот период ГДР уже влилась в ФРГ, он стал работать в фирме, связанной с добычей и транспортировкой
– Ничего себе! – наивно поразилась Наташка, – вы же молодой еще. А уже докторская.
– А зачем тянуть? – вполне по-русски ответил Зигфрид. – Жизнь короткая. Надо все успевать.
– Точно, – согласилась девчонка, – только я ничего что-то не успеваю. Мне бы курсовую как-то соорудить.
– Главное, из Интернета ничего не скачивай. Вандышев не простит. Лучше сама делай, пусть не очень хорошо, но сама. Он тогда поможет. А заметит, что не свое ему принесла, прогонит.
– Да знаю я, – обреченно вздохнула Наташа, – уже наслышана. Вот и боюсь его как незнамо кого.
– А хочешь, я помогу тебе? – предложил викинг. – Я на три недели приехал. Могу в свободное время быть полезным.
– Хочу! Очень хочу! – просияла она.
И принялся Зигфрид весьма усердно помогать. Очень дельные советы давал, план подробный составил, даже со списком литературы помог. В течение двух недель они виделись каждый вечер. Без исключений. Наташа сгорала от безответной любви, но даже виду на подавала. Она старательно работала над курсовой. И над своей влюбленностью работала тоже, объясняя себе, что нечего тратить время на несбыточные мечты. Помимо рабочих бесед происходили у них и простые разговоры о том о сем. Ей о себе особо нечего было рассказывать: папа-мама, школа, экзамены, мечты. Мечты у нее тогда бродили в голове смешные: путешествовать по всему миру, а еще выйти замуж по сильной любви, чтоб до конца жизни вместе быть неразлучно, ну и родить детей побольше.
– Сколько? – пытался уточнить Зигфрид.
– Много, – смеялась Наташа, – откуда я знаю, сколько именно? Ну, сколько получится, хоть десять.
– Я тоже хочу много, – поддерживал ее стремление Зигфрид. – Я вот один у родителей, и это плохо.
– Я тоже одна, – вздыхала девушка, – скучно жить одной. Я своих столько просила, они никак. Жизнь, говорят, тяжелая. А она не такая уж тяжелая. Не знаю, чего они трусили.
– И я все детство мечтал о брате или сестре.
– И чего? У вас же все хорошо вроде было, лучше, чем у нас, – не понимала Наташа.
– Не знаю. Не могу понять. Они выстроили огромный дом. Просто огромный. И живут в нем одни. Я в другом городе работаю, редко приезжаю. Но они счастливы в этом доме. Исполнили свою мечту.
– Значит, им так правильно кажется, раз счастливы, – мудро подводила итог девушка.
– Наверное, да. Но у них еще другое. Сложный разговор. И ты можешь не понять.
– Почему это я могу не понять? Пока на ум не жаловалась.
– А для некоторых вещей нужен не столько ум, сколько личный опыт. Или большая способность к сочувствию. У нашего народа ужасный исторический опыт. Поэтому ты вряд ли поймешь. У вас своя точка зрения на историю, своя боль. Поэтому ты можешь воспринять все по-другому.
Наташа настаивала, а когда она настаивала, устоять не мог никто. И однажды вечером она услышала рассказ Зигфрида о собственных ощущениях его – человека, ни в чем не виноватого перед другими, но по рождению, по приговору истории несущего на себе бремя вины за свой народ.
Наташа, конечно, знала про войну, у нее дед воевал, и она гордилась жизнью деда и тем, что он не струсил, не спрятался, а с июля 1941-го по май 1945-го отстаивал их (всего народа) право жить на своей земле, говорить на своем языке и по-своему обустраивать жизнь. Она слышала о том, как молодые парни освобождали
– Почему, деда? – настойчиво выспрашивала Наташа. – Надо было им наподдать как следует. Чтоб знали.
– Лежачего бить – грязное дело, – неизменно отвечал дед.
И вот сейчас она слушала историю Зигфрида, человека, как выходило, из стана бывшего врага, хоть и родившегося много лет после войны, но все равно – от тех, кто был противником.
Зигфрид говорил о том, что вырос с ощущением стыда. Он с детства знал, какие чудовищные вещи творились в Европе по вине его страны. Все ли были преступниками? Все ли были виновны? В том-то и дело, что преступниками были далеко не все. В его семье, например, так получилось, что никто не воевал. Деду его просто несказанно повезло: умер в 1939-м от воспаления легких. А отец на фронт не попал по молодости лет. То есть лично на их семье нет преступлений. А вина есть. Потому что историческая вина ложится на весь народ. И жить с грузом этой вины очень и очень тяжело. Оправданий-то никаких быть не может тому, что изобрели и совершили тогда нацисты.
– Ты догадываешься, что это такое – думать обо всем своем народе как о носителе вины? – вглядывался в глаза девушки Зигфрид, пытаясь увидеть в них понимание.
– Я не знаю, – опускала глаза Наташа, по уши влюбленная и потому не смеющая судить.
– У нас был философ, Карл Ясперс, он написал целый трактат «Вопрос о вине». Тебе надо прочитать, я знаю, на русском это тоже есть. Мне в свое время очень помогло это чтение. Я как-то разобрался в себе. Я там очень хорошо запомнил про принцип «горе побежденным». Да, мы были побеждены. И справедливо, и правильно. Но что нам оставалось? Умирать всем? Это не выход. Значит, жить. И делать то, что требует победитель. А это бывает нестерпимо. И Ясперс первый призвал к тому, чтобы с достоинством взять на себя вину, осознать ее характер и не увиливать от личной ответственности. У немцев много времени ушло на то, чтобы вернуть себе чувство собственного достоинства. Не уверен, что оно полностью вернулось. И это больно.
Зигфрид снова внимательно посмотрел на девушку.
– Вот тебя не удивляет мое имя, конечно. Потому что для тебя оно обычное иностранное имя, правда? – спросил он.
– Нет. Не обычное, – сказала Наташа, – я как раз с самого начала, когда мы познакомились, подумала, что у тебя имя какое-то оперное, что ли. Не слышала в обычной жизни таких имен. Ну, часто встречались Дитрих, Ханс, Фридрих, Дитер, Мартин. А Зигфрид – это редкость.
– Ты молодец! Я не ожидал, – искренне восхитился собеседник, – все точно. Имя оперное. Вагнер. Но до всяких опер есть сказания немецкого народа «Песнь о Нибелунгах». В них – народная душа, доблесть. У каждого народа есть свои герои, о которых из поколения в поколения детям рассказывают. У нас Зигфрид. Он был сыном короля и с юных лет прославился красотой, благородством, прекрасным воспитанием, смелостью. Его считали украшением страны. Для него долг и честь были превыше всего. И потом Зигфрид победил нибелунгов, овладел их кладом, золотом Рейна. Но он – герой трагический. В юности он убил дракона. Кровь убитого дракона попала ему на руку, и он почувствовал, что кожа его словно покрывается броней. Тогда он решил, что должен весь искупаться в крови дракона, чтобы стать неуязвимым и непобедимым.
– Фу, – сказала Наташа, – ни за что бы не стала купаться в крови дракона.
– Даже если это сделало бы тебя сильнее всех людей? – удивился потомок нибелунгов Зигфрид.
– А я не хочу быть сильнее всех людей. Все равно когда-нибудь умирать придется. Чего всю жизнь в этой бронированной коже ходить? И потом – это же какая гадость – драконья кровь!
– Видишь! У каждого народа – свое. А я в детстве мечтал встретить дракона, вступить с ним в схватку и победить его.
– А почему он трагический, раз непобедимый? – задумалась девушка.