Колыбельная для брата
Шрифт:
— Ой, а где вы его взяли?
— Тебе что, выдать все морские тайны?
Глава 6
Штурвал делали втроём: Дед, Саня Матюхин и Кирилл. Дед на маленьком токарном станке вытачивал из буковых брусков фигурные спицы с рукоятками. Саня размечал и высверливал в дубовой ступице отверстия для спиц, потом навинчивал латунные накладки. Кирилл выпиливал тоненькой ножовкой дуги для обода.
Это была нелёгкая работа. Приходилось пилить с большой точностью, иначе штурвал получился бы кривобоким, как на детсадовском рисунке. Кирилл справился,
Кончив работать пилой, он выволок чурбан со слесарными тисками во двор. Стояла уже середина июня, и не хотелось торчать в мастерской.
На дворе было солнечно и тепло. По забору ходил соседский петух Дима и одобрительно посматривал на мальчишек. Высоко над крыльцом часто махал крыльями фанерный ветряк: его недавно смастерили и прибили там неутомимые Юрки. По жёлтым лакированным крыльям ветряка прыгали солнечные зайчики.
Алик Ветлугин, Валерка Карпов и Юрки мазали бесцветным лаком пайолы — решётки для нижней палубы, под которыми будет лежать балласт. На «Капитане Гранте» были поставлены мачты для пробы и натянуты ванты. Митька-Маус привязывал к вантам выбленки. Привяжет одну перед собой, поднимется повыше — и опять за работу.
Под самым клотиком грот-стеньги трепетал оранжевый флаг с двумя косицами. На флаге — ладошка в солнышке. Всё как на парусе, только цвета наоборот: флаг — огненный, будто заря или походный костёр, а ладонь и солнце — белые, как парус…
На зелёном дворе, под мелькающим весёлым ветряком и похожим на огонёк флагом, жило маленькое морское братство.
Спокойный и улыбчивый получился экипаж. Может быть, это вышло само собой, а может быть, в экипаже не случайно собрались люди, которым было хорошо друг с другом. Ведь приходили и другие — зимой, весной, в начале лета. Но, поработав денёк-другой, они появлялись потом всё реже и наконец исчезали с горизонта. А эти остались: семеро и Дед («Волк и семеро козлят», — сказал однажды Валерка Карпов, когда Дед ходил хмурый и ворчал на всех). И наверно, уже не только любовь к судну и мечта о походах держали их вместе.
Наверно, не только это… Потому что не куда-нибудь, а в экипаж принёс Алик Ветлугин свой длинный фантастический роман про звезду Лучинор — об этом романе не знали ни Алькины родители, ни его приятели-семиклассники. И не где-нибудь, а именно здесь Кирилл запел наконец не стесняясь, так же, как дома, любимые песни — старые песни, которые не разучивали в хоре и не пели в школе: «В далёкий край товарищ улетает…», «Плещут холодные волны», «Море шумит…». Он драил тогда наждачной бумагой рубку и пел, а остальные примолкли, и только Валерка произнёс шёпотом, на этот раз без шутки: «Во артист…»
Потом, когда Кирилл кончил петь о парусах «Крузенштерна», Дед сказал:
— Хоть бы у тебя голос подольше не ломался, Кир…
— Я ещё маленький, — откликнулся Кирилл. — Мне только в августе будет тринадцать…
— У, младенец, — сказал Валерка, которому не было и двенадцати.
Валерка всё время подшучивал над другими, и это ему прощали. А Сане Матюхину прощали излишнюю солидность и то, что он иногда любил покомандовать (он был самый старший после Деда, окончил восьмой класс). Здесь понимали друг друга.
Понимали неразлучных Юрок и не обижались, что у них есть свои, им двоим только известные секреты.
Здесь, среди «детей „Капитана Гранта“», у Кирилла словно сняли с души ограничители.
Раньше, в школе и во дворе, в пионерском лагере и когда гостил у бабушки, он знакомился с ребятами, играл, иногда ссорился, иногда бывал у них в гостях и звал к себе, но никогда не мог подружиться по-настоящему. Сначала стеснялся заикания (хотя никто над ним не смеялся), потом боялся своей стеснительности. В четвёртом классе он вроде бы сошёлся с Климовым, но летом Климов уехал, а после каникул стал каким-то слишком взрослым, и Кириллу было с ним неловко.
А в экипаже всё оказалось иначе.
По правде говоря, друга, без которого жить не можешь, у Кирилла и здесь пока не нашлось. Но что поделаешь? Такой друг встречается, может быть, раз в жизни, да и то не каждому. А товарищи в экипаже были надёжные: поймут, помогут, выручат и защитят…
Об этом Кирилл и думал, когда возился с деталями штурвала. Он устроился на ступенях крыльца, зажал чурбак между колен, укрепил в тисках деревянную дугу и начал обрабатывать её рашпилем. Розоватая буковая пыль сыпалась на ноги, и казалось, что сквозь загар проступает новая, ещё не обожжённая солнцем кожа.
Штурвал собрали на шипах, шурупах и казеиновом клее.
— Ну, как получился наш малыш? — спросил Дед и поднял маленькое рулевое колесо на вытянутых руках.
Он и в самом деле был как новорождённый малыш, этот никогда ещё не работавший штурвальчик. Буковые выпуклые спицы и обод были такого же беззащитного цвета, как ручки, ножки и плечи ребёнка. Прямо хоть закутывай в пелёнку, чтоб не простудился.
Но штурвал недолго оставался новорождённым. Дерево покрыли светло-коричневым лаком, и рулевое колесо сделалось одного цвета с экипажем «Капитана Гранта».
Его надели на четырёхгранную ось, торчащую из белой переборки рубки слева от двери.
Кирилл не выдержал.
— Можно мне? — прошептал он умоляюще. Он просто не мог ждать, пока все покрутят штурвал.
— Ну, поверти, — сказал Дед.
Кирилл виновато улыбнулся и нажал на коричневые рукоятки. Он почувствовал, как натянулись, будто живые нервы, и прижались к блокам кручёные стальные штуртросы. Он нажал чуть сильнее. Штурвал повернулся неожиданно легко, но в этой лёгкости чувствовалась работа. Живая работа корабля. «Капитан Грант» словно проснулся, ощутил напряжение в жилах, слегка попробовал силу мускулов…
— Ходит, ходит! — закричали из-под кормы Митька-Маус и Валерка. Это означало, что у ахтерштевня шевельнулась и начала поворачиваться туда-сюда красная тяжёлая пластина руля.
…Потом штурвал долго вертели все по очереди. Но наконец это надоело. Даже Митьке. И тогда Кирилл опять взял тёплые выпуклые рукояти (их иногда называют шпагами)…
Потом он часто так делал: вставал к штурвалу и крутил его потихоньку. Ему нравилось ощущать, как по стальным жилам штуртросов передаётся в ладони послушная тяжесть руля. Он предугадывал каждый щелчок блоков, каждый короткий скрип оси. Он начинал чувствовать корабль.