Колыбельная для брата
Шрифт:
Долго было тихо, потом Кубышкин спросил:
— А откуда ты узнал?
— Дыба хвастал рублём. Я догадался. Да Чирок и не отпирался…
— Он сознался, а ты решил скрыть от нас его вину, — подвела итог Ева Петровна. — Интересно почему? Разве товарищи не имеют права всё это знать?
— Да не было у него товарищей, — устало сказал Кирилл. — Никто же не заступился за него перед Дыбой. А как обсуждать — сразу товарищи… Вот и сейчас! Никто даже не спросил, сильно ли он заболел.
— Та-ак, — с ноткой удивления произнесла
Кирилл кивнул:
— Так. Но я не про это…
— Нет, подожди. Давай разберёмся. Какое ты имеешь право делать такие заявления? Какое ты имеешь право чернить отряд, который должен тебе скоро давать рекомендацию в комсомол?..
— Раньше характеристикой пугали, теперь — что в комсомол не примут, — отозвался Кирилл. — Да рано мне в комсомол — только-только тринадцать исполнилось.
— Но ведёшь ты себя самоуверенней взрослого!
По интонациям Евы Петровны класс безошибочно угадал, что предстоит долгая речь, и все завозились, поудобнее устраиваясь за столами.
Ромка Водовозов уныло сказал:
— Ну вот. Хуже, чем на продлёнке…
Ева Петровна сложила на груди руки и оглядела класс.
— Мне начинает казаться, что Векшин был прав: действительно всем всё равно. Райский потихоньку играет в шахматы, председатель совета отряда безмолвствует…
— Потому что Векшин всё сказал! — неожиданно выпалила Женька и покраснела.
— И тебе нечего ему возразить? — сухо поинтересовалась Ева Петровна.
— Нечего, — негромко, но храбро сказала Женька.
Кирилл посмотрел на неё и тихонько улыбнулся.
Ева Петровна раздражённо зашагала в проходе между столами.
— Можно, конечно, дружить с человеком… с любым. Но зачем при этом плясать под его дудку?
— Я не пляшу. Просто я с ним согласна.
Ева Петровна повернулась к Женьке спиной.
— Может быть, и остальные согласны с Векшиным?.. Райский, убери шахматы! Ты с Векшиным согласен?
Олег встал и поправил очки.
— Векшин, по-моему, не сказал ничего нового. Но в принципе он в чём-то прав…
— В чём именно?
— В том, что наше объединение носит формальный характер…
Раздался смех.
— Не смешно! — вдруг резко сказал Райский. — Могу проще. Пока на нас орут, мы делаем, что велят. А без няньки и кнута ни на что не способны.
— Спасибо, Олег, — скорбно произнесла Ева Петровна. — Вот так и открывается сущность человека.
Райский сел и уткнулся в портативные шахматы.
— Кто хочет высказаться? — спросила Ева Петровна, демонстративно отвернувшись от Райского. — Неужели вам нечего сказать Векшину?
Высказаться захотела Элька Мякишева.
— Бессовестный ты, Векшин! Так говоришь про всех! У нас такая работа за прошлый год! Мы триста писем получили со всей
— А Чирок? — сказал Кирилл.
— Что — Чирок?
— Ему что до твоей работы и переписки? Где был отряд, когда Чирка избивали?
— А где был ты? — спросила Ева Петровна. — Ты взял на себя роль судьи. А разве ты уже не в отряде?
Но Кирилл заранее знал, что она это спросит.
— Нет, я тоже виноват, — сказал он. — Но я хоть не оправдываюсь и не кричу, что у нас везде друзья. Друзья во всех республиках, а между собой подружиться не умеем… Или боимся?
— Чего? — спросил Димка Сушко. — Тебя, что ли?
— Дубина ты, — сказал Кирилл. — Не меня, а того, что придётся по правде друг за друга отвечать. Защищать друг друга. Не словами, а делом.
— Кулаками, ты хочешь сказать? — холодно спросила Ева Петровна.
— Да, — сказал Кирилл. — Если надо, кулаками.
— И ты всерьёз полагаешь, что лучший в школе тимуровский отряд должен опозорить себя драками?
— Ты что, Векшин! — подал голос длинный Климов. — Разве Тимур так делал? Он вызывал Квакина на совет дружины и говорил: «Нехорошо, Миша…»
— И Квакин плакал от стыда, — сказал Кубышкин, но никто сейчас не засмеялся, была нехорошая тишина.
Ева Петровна встала.
— Что ж, — сказала она, глядя не на ребят, а в окно. — Вы задели важную тему. Давайте говорить серьёзно и откровенно.
— А маму не вызовут? — спросил Кубышкин.
— Нет… Впрочем, у тебя уже вызвали… Так вот, друзья. Должна сказать вам, что Аркадий Петрович Гайдар, которого мы все любим, был сложной личностью, и не всё в его жизни так гладко, как иногда кажется. И в его творчестве. Тимур — тоже фигура непростая. Он не сразу нашёл дорогу к сердцам читателей. Да, представьте себе! Многие критики и педагоги сначала встретили его в штыки!
— Разве они — читатели? — спросил Валерка Самойлов.
— Не перебивай, Самойлов, — миролюбиво попросила Ева Петровна. — То, что я говорю, не всегда говорят детям… Впрочем, вы уже не дети, — спохватилась она. — Так вот, встретили Тимура в штыки. Многим была не по вкусу партизанская вольница в его команде. В самом деле: бесконтрольный ребячий коллектив, ни одного взрослого рядом…
— Во жили люди, — вздохнул кто-то за Кириллом.
Ева Петровна снисходительно улыбнулась.
— Я продолжаю. И должна заметить, что в упрёках критиков была доля истины. Не всё, что делал Тимур, можно одобрить безоговорочно. В конце концов, что хорошего в ночных драках или угоне мотоцикла? Но тимуровское движение оправдало себя, жизнь взяла для него из повести Гайдара не всё, а самое полезное…
— Не жизнь, а классные дамы! — отчётливо произнёс Климов.
— Что-о? Ты где находишься, в конце концов?!