Колыбельная для вампиров
Шрифт:
Помолчав, старушка утерла слезящиеся глаза кружевным платочком не первой свежести и полезла в свой старенький ридикюль. Она долго рылась в его недрах, а потом протянула Лизе несколько мятых бумажек.
— Деточка, ты возьми, не стесняйся. Поверь, я же от всей души. Купишь чего-нибудь своему младенчику от бабки Матвеевны, вот и мне будет радость. Может, Господь и снимет часть греха с души за невинно убиенных деток. Возьми, не обижай старую.
Перепуганная Лиза, которая и так неудобно себя чувствовала из-за внимания близ сидящих пассажиров, подскочила на месте.
— Бабушка, не надо! Нет никакого младенчика! Я и с его отцом никак не могу познакомиться! — смущенно
Дело кончилось тем, что половина только что полученного аванса Лизы перекочевала в ридикюль растроганной старушки. Бормоча слова благодарности, та надежно припрятала драгоценные бумажки и скоренько вышла на следующей станции. А девушка снова притулилась в уголке вагона, отрешенно провожая взглядом мелькающую за окном мерзкую темноту туннеля, по которому с глухим шумом несся поезд. Не выдержав, она закрыла глаза. «Господи! Ну, и зачем я всё вспомнила? Что же теперь с этим делать и как жить дальше?»
Ужасен холод вечеров, Их ветер, бьющийся в тревоге, Несуществующих шагов Тревожный шорох на дороге Холодная черта зари — Как память близкою недуга И верный знак, что мы внутри Неразмыкаемого круга.Отвернувшись, Палевский тут же позабыл о Лизе. Точней, она стала одной из многих в череде случайных встреч. Ведь их было немало в его жизни, — бабочек-однодневок привлеченных излучением ментала и очарованных внешностью вампира. Находя их интересными, иногда он довольно тесно с ними общался, но никогда не доводил дело до постели, считая такие связи с людьми унизительными. И всё же душевное неспокойствие и сильные чувства, которыми светилось бледное личико странной девушки, сплетясь, властно потянули его в прошлое.
Глядя перед собой невидящими глазами, Палевский перенесся мыслями в воспоминания более чем полувековой давности. Ведь именно весной 1941 года произошли события, которые окончательно разрушили его хрупкое счастье. Толчком послужило то, что Старейший в привычной для него безжалостной манере вновь принялся чистить вампирский геном. Но на сей раз он получил резкий отпор. Всеобщее возмущение его беспределом, вылилось в восстание, душой которого стали они с Эльжбетой.
Михаэля Павловича, так звали в то время Михаила Палевского, возмутило такое бесцеремонное вмешательство легендарной личности. К его великой досаде оно пришлось весьма некстати, грозя разрушить положительные преобразования, которые он с большим трудом внедрил в анархическое сборище вампиров. Конечно, дело не обошлось без жестких мер, но обстановка быстро стабилизировалось.
В наведении порядка Павловичу активно помогали недавно созданный Совет Старейшин, выбравший его своим Главой и взявшая на себя функции внутренней полиции Служба безопасности. Бесперебойно заработал административный аппарат, который, разрастаясь и набирая опыта, обзавёлся профессиональными навыками. Контакты с внешним миром вылились в определенные связи в высших государственных и экономических структурах государств мира. Нужные люди, взятые под жесткий ментальный контроль, дали молодому вампирскому государству необходимые средства. Текущие рекой деньги, оказались очень мощным рычагом влияния на то же человечество. Они же дали ощутимый толчок и развитию вампирской государственности.
Только
«Да, довольно жестоко, но периодическая прополка ущербного генома всегда идёт на пользу вампирской расе», — думал Павлович и, не колеблясь, поддержал спонтанно возникшее восстание. Причём, во многом благодаря Эльжбете. К его большому изумлению, восстание на деле оказалось не столь уж стихийным, опять же благодаря его весьма энергичной и властной жене.
У Палевского заныло сердце, и спящая ярость вновь обнажила свои ядовитые клыки.
«Моя дорогая Эльжи! Как же определить, что было в тебе настоящего? Прошло столько лет, а я до сих пор затрудняюсь в выборе. Или вся ты — ложь и коварство? Причём, от начала и до конца, включая имя, которое столь удачно перекликается с именем моей любимой матери? — он горько усмехнулся. — Повезло же мне нарваться на этакую Мата Хари… да нет, гадюку, которая терпеливо выжидала своего часа».
— Всё равно не понимаю, моя королева! Ведь глупо сворачивать голову курице несущей золотые яйца! — прошептал он вслух, чувствуя, как ядовитая горечь с новой силой прихлынула к сердцу.
«Или ты устала быть серым кардиналом, и захотела стать главным действующим лицом? — В его душе промелькнуло невольное восхищение. — Да, моя королева! Ты была великолепна. Скрепя сердце, должен признать, что тебе единственной подошла бы роль Властительницы мира, — его глаза сухо заблестели, и он сглотнул комок, подступивший к горлу. — Может быть, будучи властной женщиной, я поступил бы точно также. В мире мужчин гораздо проще расчистить себе место под солнцем с помощью сильного самца, а когда он устранит сильнейших из конкурентов, наступит и его время. Убрать единственное препятствие на пути к безграничной власти, проще простого».
Палевский горько скривился.
«Особенно, когда он такой дурак что влюблен по уши и ничего не подозревает, находясь в плену собственных иллюзий».
Скрежет удара о поребрик, привёл его в чувство. Резко затормозив, Палевский остановился и в досаде ударил по рулю. Он недовольно скривился, заметив, что тот погнулся. «Надо бы выправить», — промелькнула мысль, но тут перед его внутренним взором возник изящный силуэт девушки с гордой осанкой и профилем царицы Нефертити. Позабыв обо всем, Палевский погрузился в омут прошлого, которое не желало отпускать его на волю, по-прежнему прочно держа в плену горько-сладких воспоминаний.
Всё началось с безобидного увлечения кинематографом. Во всяком случае, Михаэлю так показалось и в чём он начал сомневаться после гибели жены. А тогда на заре двадцатого века он страстно полюбил детище братьев Люмьер, и всё свободное время пропадал в импровизированных кинозальчиках с восхищением глядя на сказочные туманные картинки.
Однажды во время сеанса громко скрипнул отодвинутый стул, и в полутьме зале поднялась высокая женская фигура. Как и многие зрители, Михаэль недовольно обернулся и больше не смог отвести взгляда. Та, что плыла по проходу, была прекрасней и желанней любой фантазии, являя собой воплощённую грёзу. Чем ближе незнакомка подходила к его ряду, тем большее он волновался, не зная, что предпринять.