Колыбельная Кассандры
Шрифт:
— Агент Хиндерсом, — тихим голосом подозвала его Кассандра и указала на то, что лежало в пакете.
Надевая перчатки, он тоже склонился к углям.
— Как вы думаете, на что это похоже?
— Шкура какого-то животного, — задумчиво произнес он, переворошив пинцетом груду лохмотьев, похожих на прорезиненную ткань с мехом. Будто неизвестный портной шил карнавальный костюм, и оставшиеся обрезки материала выбросил в пакет с углем.
— Это собирались сжечь. Но не успели…
— Возможно, это то, что осталось от какого-нибудь несчастного животного, украшающего теперь стены.
Агент переглянулся с девушкой и стал осторожно вынимать кожу
«До сих пор ярче всех последующих лет, проведенных в дальних странах, я помню день, когда началась моя жизнь. Я проснулся в тот момент от долгого сна. Разбудил меня гул. Будто я забрался на главную колокольню самого большого собора в графстве. Я открыл глаза и увидел ее впервые. Подумал, что встретил лесную фею. Она сидела на своем пони. Собака бегала вокруг нее и первой заметила меня. Она начала так лаять, что я подумал убежать. Но тут фея остановила меня:
— Подойди ко мне! — приказала она. К тому моменту я смог разобрать в шуме, вывшем в моей голове, как осенняя буря перед прошлогодним Михайловым днем, отдельные слова. — Кто ты?
Говорила она чудно, как никто вокруг, даже знатные леди и джентльмены, которые проезжают по тракту и останавливаются, чтобы выпить имбирный эль или воду с лимоном. Но так далеко в глухой и гиблый лес они не заезжали даже для того, чтобы поохотиться верхом на лошадях со стрижеными гривами и заплетенными хвостами.
— Я… Калеб. Мой отец — здешний лесничий.
— Ах, как занятно, Калибан! Ты будешь моим рабом.
— Но они черные, я видел картинку…
— А ты будешь мой белый раб. Держи поводья и стой на месте.
Я должен был держать длинный повод ее пони, пока она скакала на нем по кругу. Только она не сидела в седле, а стояла. Она сказала, что хочет удивить своего брата, когда тот приедет на каникулы.
Все время путала мое имя. Калибан вместо Калеб. Она постоянно чему-нибудь училась, для того чтобы удивить брата. Однажды прискакала на своей маленькой лошадке к пруду. Я давно уже ждал ее. Она, ни слова не говоря, прыг с лошади и прямиком к пристани. Даже не остановилась — шагнула дальше в воду. Как была — в платье и красных сапожках. Насилу вытащил ее. Но через какое-то время она уже отлично плавала. Такая вот она и была. Видел я ее редко. В деревне говорили, что младшая дочка Бартов больная. Но когда я встречал ее в лесу — она была здоровехонькая. Резвая и командовала мною, как хотела.
Несколько лет мы виделись с диковинной девчонкой тайком. Она могла один раз огреть меня хлыстом по лицу. А в другой раз была сущим ангелом небесным. Только ей показал я тайник, в котором лежали все мои сокровища. Обгоревшая наполовину книга. Волшебная трубочка, в которой узоры менялись с каждым поворотом. Эмили была похожа на эти узоры. Всегда разные, никогда не повторяются… Чуть позже к ним присоединилась белая лайковая перчатка, которую обронила как-то фея.
Потом
Я приходил в господский сад. Эмили сидела в кресле и грустно смотрела на меня и собаку. Одинаково. Ничего не говорила, просто молчала. Однажды сказала про восточный ветер — ничего не понял. Маленькая старушка, закутанная в одеяла, сердце разрывается, глядя на мою фею. Это мисс Арабэлла довела ее! Я знаю, сестра ненавидит Эмили.
Хуже нет пассата. Эмили говорила, что это такой особенный восточный ветер, который приносит ей смерть. Никогда не видел такого чуда. Восточный ветер — это просто воздух, холодный или теплый, в зависимости от времени года. Ничего смертельного в нем нет для обычного человека.
Но ведь Эмили не обычный человек. Эмили — маленькая волшебница. Она пишет стихи. Она поет песни. Странные, которые я никогда не слыхал. В них звучат голоса животных, которые здесь не живут. В них слышатся голоса людей, которые ни разу не произнесли имени святых.
Свадьба. Когда Эмили сказала мне про свадьбу, я едва не умер. Надо было сказать раньше, как сильно она мне нужна. Надо было раньше увезти ее от этих людей. Тогда она не встретилась бы с мистером Миллером. Мистер! Ненавижу его. Только потому, что он ученый, ходит в перчатках и морщится от трактирного духа (видал я однажды, как он зашел туда, пока кузнец перековывал его коня), — он не может быть лучше, чем я.
Она умерла. Жизнь кончена. Больше не для кого светить солнцу. Некому шелестеть деревьям и вереску. Все. Я только должен отомстить за ее смерть.
Знаю, кто виноват в том, что Эмили больше не поет свои песенки. Не называет меня рабом. Не подзывает к себе свою собаку. Бедный пес, для него лучше умереть, чем жить и тосковать по своей хозяйке…
Я убил собаку и понял, что поможет мне пережить еще хоть один день без Эмили. Когда я закопал Гектора и поднялся с колен, я уже точно знал, что сделаю это. Надо убить Роберта Миллера.
Свершилось. Месть была сладка. Впервые в жизни я убил человека — оказалось, не сложнее, чем убить лань или собаку. Но мне не стало легче. Впрочем, я и не хотел облегчения. Наверное, только смерть усмирит меня. Только благодаря смерти воссоединимся я и моя Эмили.
Да, теперь я могу говорить „моя“. Потому что она больше ничья. Никто не может предъявить права на нее — ни отец, ни сестры, ни уж этот дурак Миллер. Они убийцы, они, и никто больше. Я только солдат справедливости, воздал по заслугам, как истинный слуга Господа.