Колыбельная виски
Шрифт:
Притягиваю её к себе в объятия и быстро целую.
— Я позвоню тебе.
Затем выскакиваю из ее комнаты и мчусь по коридору. Я буквально перепрыгиваю через перила на первую площадку, затем несусь вниз по лестнице, через кухню и через заднюю дверь, поймав сетчатую дверь, прежде чем она громко хлопнет. Спешу к шлангу и поворачиваю кран, ополаскивая руки водой.
— Ты сегодня припозднился, Ной, — говорит Джон, выходя из-за угла дома.
— Только что закончил.
— Немного скипидара поможет стереть это, — говорит он, глядя на краску на моем предплечье.
— Да…
— Да, милостью Божьей. — Джон улыбается, прежде чем поднимается на крыльцо и исчезает внутри.
Чувствую себя дерьмово из-за того, что дурачился с его дочерью в его доме. Эта девушка начала внушать мне мораль…
— Твою мать! — Бенджи рыгнул, прежде чем нагнуться и поднять мешок с фасолью. — Ты прорезал недостаточно широкую дыру, Грейсон.
Смотрю на гигантскую дыру, вырезанную в фанере моей самодельной доски для Корнхола (прим. Cornhole — игра, основным смыслом которой является точное попадание мешочком с сушёными бобами в отверстие на массивной деревянной плите).
— Ты, придурок, она огромная! На полдюйма шире, чем рекомендовано в статье Google.
— Может быть, её просто нужно украсить. — Бенджи перепрыгивает через забор во двор Старика.
— Что он делает? — спрашивает Тревор.
— Если бы я знал.
Бенджи смотрит на землю, поворачиваясь по кругу.
— Ищу аэрозольную краску.
— У него во дворе?
— Ты видел этот двор? Здесь полно всякого дерьма. — Он наклоняется и поднимает смятую банку из-под пива. — Это «Бад Лайт» образца восемьдесят четвертого года. И, — Бенджи хватает что-то еще, — ржавая банка кофе «Фолджерс», а еще... — Он пинает комок травы и вытаскивает грязный лифчик, который, похоже, подошел бы Долли Партон. — Наверное, старушки Дженкинс с какой-нибудь свингерской вечеринки в девяностых.
— Это отвратительно, — фыркаю я, скривив губы.
— Старушка Дженкинс была той ещё шлюшкой, — Тревор смеется. — Мой дед говорил о ней, когда впадал в маразм, и я имею в виду, что это было мерзко. Что-то о шаре предсказаний и «Спрайте».
— Это был не «Спрайт»! — Мы все подскакиваем, когда старик медленно выходит из-за одного из курятников. — Это были ириски «Меллер». В «Фокстроте» леди Дженкинс обычно звали Сластена. Этот джентльменский клуб научил девушек делать всевозможные трюки, которые заставляли краснеть от стыда «Ослиное шоу» в Тихуане.
— Что за «Ослиное шоу»? — Тревор хватает мешочек и швыряет в дырку в доске.
— Не надо! — Я отрицательно покачал головой. — Только не спрашивай его. Тебе лучше не знать.
— Что тебе нужно? Баллончик с краской? — спрашивает Старик.
— Ага.
— Там, в сарае есть кое-что. Ступай. Не стесняйся.
Бенджи направляется к сараю. Когда открывает дверь, оттуда выскакивает Марвин.
— Что ты там делал, Марвин? — спрашивает Старик, усмехаясь. — Пойдем, я принесу тебе твое любимое «Нэтти Лайт».
Тревор бросает в доску еще один мешочек с фасолью, попадая в дырку.
— Ты не должен съезжать отсюда, не старик, а золото, — он смеется. — Как Хью Хефнер из Рокфорда. (прим.: Хью Марстон Хефнер — американский издатель, основатель и шеф-редактор журнала «Playboy», а также основатель компании «Playboy Enterprises». Прозвище — Хеф).
— Ага.
Смотрю на дом старика. Половина сайдинга оторвалась, и дом окружен кустами без листьев из-за того, что Марвин постоянно был пьяный в стельку. Это заставило меня задуматься.
Это не может быть моей жизнью вечно.
Впервые у меня действительно возникла серьезная мотивация убраться к чертовой матери из Рокфорда… и забрать Ханну с собой.
В кармане завибрировал телефон. Когда вытаскиваю, на экране тот же самый неизвестный номер.
— Что за хрень… — Подношу телефон к уху. — Да?
— Ной, это Брайс. Не вешай трубку.
— Слушай, чувак, это уже не смешно. Не знаю, чего ты пытаешься добиться, но просто оставь меня в покое. — Кладу трубку.
Тревор снова швыряет мешочек.
— Что такое? Какой-то придурок пытается продать тебе охранную систему?
— Нет, просто люди пытаются быть мудаками.
Трев пожимает плечами. Бенджи перепрыгивает обратно через забор, Марвин следует за ним. Он поднимает две банки красной аэрозольной краски, встряхивает их и подходит к одной из досок для Корнхола. В воздухе повисает облако красной пыли. Когда Бенджи отступает назад, то удовлетворённо кивает, указывая на большую, витиеватую букву «А».
— Вперед Алабама «Ролл-Тайд»!
К тому времени, как солнце село, Бенджи отключился в шезлонге, а Тревор пригласил Старика выпить пива, сказав, что хочет покопаться в мозгах ублюдка. Надеюсь, что это говорило пиво, не то чтобы я не восхищался Тревором за то, что он наконец-то обрел какую-то цель, но это же Старик...
Вытаскиваю из кармана телефон, достав пиво из холодильника, и сажусь на шлакоблок, служащий нижней ступенькой крыльца. От Ханны нет сообщений. Я знаю, что они повезли маму в Бирмингем, чтобы начать новое лечение, но я отстой во всем этом. Печатаю:
«Привет! Надеюсь, у тебя был хороший день».
И тут же удаляю. Что это за дерьмо такое? Конечно, у нее был плохой день. Положив локоть на колено, обхватываю голову руками и смотрю на экран, прежде чем напечатать просто:
«Я здесь, если нужен тебе. Всегда. Помни об этом».
Подношу пиво к губам и смотрю на тонкую полоску красного неба, уходящую вдаль за холмы. Цикады уже поют, громко жужжа в высоких соснах. Старик хихикает над чем-то. Я слишком поглощен своими мыслями, беспокоясь о том, что буду делать, когда мама Ханны умрет, как я смогу ей помочь. Потому что, хотя у меня никогда не умирал кто-то, кого я любил, я потерял любовь обоих моих родителей. Мертвый или живой, я знаю, что самое трудное в потере кого-то — это отпустить его.