Колыма
Шрифт:
Лев вздохнул с облегчением, не выпуская лодыжку парня, пока тот брыкался и вырывался изо всех сил. Тимур поднялся вровень со Львом, взял у него изо рта фонарик и направил луч света мальчишке в лицо.
— Если лягнешься еще раз, я сломаю тебе ногу.
Парень замер: по голосу Тимура было понятно, что он не шутит. Лев добавил:
— Мы поднимаемся вместе, медленно, на следующий уровень. Ясно?
Мальчишка кивнул. Они втроем поползли наверх, неуклюже перебирая руками и ногами, словно какой-то чудовищный паук.
На верхней ступеньке лестницы Лев остановился, держа парня за лодыжку, пока Тимур
— Отпускай его.
Лев отпустил лодыжку парня и слез с лестницы, а Тимур тем временем заломил мальчишке руки за спину. Лев взял фонарик, стараясь держать его кончиками пальцев, чтобы рукоять не касалась окровавленных ладоней, и направил луч прямо в лицо подростку.
— У тебя остался единственный шанс уцелеть — рассказать все мне. Ты убил очень важного человека. Твоей крови жаждут многие.
Тимур покачал головой.
— Ты только зря теряешь время. Взгляни на его шею.
На шее парня красовалась татуировка в виде православного креста. Тимур пояснил:
— Он — член банды. И скорее умрет, чем заговорит.
Парнишка улыбнулся.
— Пока ты здесь, внизу… твоя жена… Раиса…
Лев отреагировал мгновенно. Шагнув вперед, он схватил парня за грудки, приподнимая его над полом. Тот сполна воспользовался представившейся возможностью. Словно угорь, он выскользнул из рубашки, упал на пол и откатился в сторону. Держа в руках рубашку, Лев направил на него луч фонарика, который высветил парнишку, уже присевшего на корточки у края колодца. Потом он качнулся и спиной вперед упал в бурлящую воду внизу. Лев рванулся к нему, но было уже слишком поздно. Посмотрев вниз, он не заметил и следа парня — бурный поток унес его прочь.
Лев в отчаянии огляделся по сторонам — они находились в замкнутом бетонном туннеле. Раисе грозила опасность. А он не мог выбраться отсюда.
Тот же день
Раиса сидела напротив директора школы Карла Енукидзе — добродушного мужчины с седой бородкой. С ними была и Юлия Пешкова, классная руководительница Зои. Карл положил подбородок на скрещенные руки, задумчиво почесывая его и переводя взгляд с Раисы на Юлию и обратно. Юлия не поднимала глаз от стола, явно желая очутиться где угодно, лишь бы подальше отсюда. Раиса прекрасно понимала, в сколь затруднительном положении они оказались. Если начнется расследование того, кто и почему разбил портрет Сталина, Зоя попадет в разработку КГБ. Как, впрочем, и они сами. И тогда вопрос может встать следующим образом: кто виноват в случившемся — ребенок или они, взрослые, повлиявшие на него? И не занимался ли Карл антисоветской деятельностью, поощряя диссидентское поведение своих учеников, обязанных проявлять стойкий патриотизм? Или, быть может, на своих уроках Юлия не сумела привить детям черты характера советского человека? Возникнут вопросы и о том, насколько хорошим — или плохим — опекуном оказалась сама Раиса. И сейчас все они судорожно взвешивали возможные последствия. Первой нарушила тягостное молчание Раиса:
— Мы ведем себя так, словно Сталин до сих пор жив. Времена изменились. Нас никто не заставляет доносить на четырнадцатилетнюю девочку. Вы читали доклад: Хрущев признает,
Судя по тяжелому молчанию, привычка к осторожности, воспитанная всей прежней жизнью, не желала умирать легко из-за какой-то речи. И не имело значения, кто ее произнес и что в ней было сказано. Раиса решила сменить тактику и заметила:
— Будет лучше, если мы вообще не станем сообщать об этом.
Юлия подняла голову. Карл откинулся на спинку стула. Начались новые расчеты и прикидки: Раиса предлагала замять это дело. И ее предложение можно использовать против нее же. Ответила Юлия:
— Мы — не единственные, кому известно о том, что случилось. Ученики в моем классе видели все. Их более тридцати человек. К этому времени они уже рассказали о случившемся своим друзьям, так что число посвященных будет только увеличиваться. Не удивлюсь, если завтра о происшествии заговорит вся школа. И слухи пойдут дальше. Об этом узнают родители. Они поинтересуются, почему мы ничего не предприняли. И что мы им скажем? Что сочли происшествие не заслуживающим внимания? Это решать не нам. Следует доверить это дело компетентным органам. Люди все равно узнают о том, что произошло, Раиса, и если мы не сообщим об этом, то кто-нибудь другой сделает это вместо нас.
Она была права: замять это дело не удастся. Но Раиса все-таки возразила:
— А что, если Зоя сегодня же уйдет из школы? Я поговорю со Львом; он может решить этот вопрос с коллегами. Мы найдем ей другую школу. Само собой разумеется, что и я уволюсь тоже.
Все равно Зоя не сможет и дальше учиться здесь. Ученики начнут сторониться ее. Многие даже не захотят сидеть рядом. Учителя будут возражать против того, чтобы она приходила к ним на уроки. Она превратится в изгоя с той же неизбежностью, как если бы на спине у нее была нарисована мишень.
— Предлагаю вам, товарищ Енукидзе, не делать никаких заявлений относительно нашего ухода. Мы просто исчезнем безо всяких объяснений.
Остальные ученики и учителя сочтут, что проблема была должным образом решена. Их внезапное отсутствие истолкуют так, что виновные понесли наказание. Никто не захочет даже вспоминать об этом, раз уж последствия оказались столь суровыми. Тема будет закрыта, предмет разговоров попросту исчезнет — как корабль, тонущий в море как раз тогда, когда мимо проплывает другой корабль, пассажиры которого смотрят в другую сторону.
Карл, судя по всему, взвешивал все «за» и «против». Наконец он спросил:
— Вы сами все устроите?
— Да.
— Включая обсуждение случившегося с компетентными органами? С Министерством образования, например? У вас ведь есть там связи?
— Я уверена, что они есть у Льва.
— И мне не нужно будет разговаривать с Зоей? Мне совсем не придется иметь с ней дело?
Раиса покачала головой.
— Я просто заберу свою дочь, и мы уйдем отсюда. А вы продолжите жить и работать так, словно мы никогда не существовали. И уже завтра мы с Зоей не придем на занятия.