Колючая Арктика
Шрифт:
Илья Меркулов расхохотался.
— С башкой! С башкой! Помница, ты за столом о каком-то чире упоминал. Дескать, у нас в Колыме…
— В озёрах Олеринской тундры, — поправил его Сергей.
— А нам без разницы!..Вот и раскинь мозгами. Чир будет — будет и металолом!.. — Понял, красавец!
РАЗМЫШЛЕНИЯ ПЕРЕД НАЧАЛОМ ОЧЕРЕДНОГО РОМАНА
И перо не тянется к бумаге, и мысль спотыкается, как подвыпивший путник на скользком колымском льду. Устал. Зверски устал. От мыслей, от чувств, от поисков слов. Тысячи страничек, исписанных размашистым почерком, давят на
Неужели это он — Семен Курилов — исписал этот ворох бумаг!? Неужели люди безмолвной тундры ожили под его пером?.. Что ожидает эту птицу-книгу, выпущенную с ладони юкагира в чистое небо?..
Шелестя страницами-судьбами, слова рукописи еще готовятся взлететь в поднебесье, а жар сомнений уже поджигает больное сердце. Еще нет ни внутренних, ни внешних рецензий, еще не теребят книгу литературоведы, пробуя крепость оперения, но сознание уже подыскивает слова, которыми он — Семен Курилов — будет защищаться от недоброжелательных критиков.
Почему — недоброжелательных!? Когда пишешь, надеешься на критика-союзника, критика-единомышленника. Но, непонимающие тоже будут. Непонимающих всегда хватает…
"В вашем романе слабо ощущается классовая борьба".
"Но зачем же подходить к северному роману с обыкновенными российскими мерками?"
"Законы литературы диктуют, уважаемый Великий Юкагир".
"Новый писатель — это почти всегда нарушение законов".
"Но развитие общества, мысли…"
"В тундре все происходит значительно медленнее. Чтобы выросла пшеница в степях Украины, нужен один весенне-летний сезон, чтобы восстановился ягель, съеденный оленями, необходимы два десятка лет. С первого же тепла ягель начинает пробиваться к поверхности — идет невидимый человеческому глазу процесс созревания жизни. Так и классовая борьба северных народностей набирает силу. Она, как ягель, проклевывается в природе, но рост ее замечаешь не сразу… Хотелось бы поторопить своих предков, ускорить бег времени, но я не имею права вторгаться в правду жизни, хотя и лестно воспеть северный народ, вырастить своего революционера… Но не было этого! Понимаете, не было и никому не дано подчищать историю!"
"Так что вы хотите сказать своим романом?"
"Хочу рассказать честно о своем маленьком народе. Хочу, чтобы поняли главное: не было бы революции в России, не было бы и нас. Вымерли бы от голода, холода, нищеты, дикости… (Крупные писатели и ошибаются по-крупному. — Мих. Лез.) В те далекие времена юкагиры, так же как и ламуты, чукчи и якуты жили при вечной полярной ночи, хотя солнце летом было и жарким, н светлым.
Да, придется согласиться, в моем романе — первом моем романе и вообще первом романе юкагнров — нет активных борцов за революционное обновление общества, нет классовых сражений, но есть… Как бы это точнее выразить?!. Есть историзм. Тот самый историзм, с которым столько понапутано-перепутано!.. Неужели мне не удалось передать неминуемость разрушения патриархального быта? Взрыва привычных устоев жизни? Неужели читатель не ощутит этого, прочитав роман?
Да, где-то в мире происходят большие изменения, а в тундре правит бал оцепенение, застой мысли и чувств, И день первый похож на день последний."
"Ну уж тут-то мы с вами не согласны! Наговариваете на себя, дорогой писатель! День первый тундры вовсе не похож на день последний. Но нам кажется, что в очедном романе юкагира о юкагирах верх вновь берет шаманская линия. Понимаем, экзотика Севера, экзотика тундры"…
"Никакой экзотики! Раб России, даже религиозный, воспринимает мифы и легенды как сказки. Во всяком случае, верил он им или не верил, но в своих поступках был свободен от них. Поступал сообразно своему уму и здравому смыслу. А мои юкагиры, голодные, забитые, полные страха перед жестокой природой боялись всего: слишком яркого заката, недоброго ветра, хмурой воды… Даже разбитая чашка или пропавшая трубка становились событием, от которого трепетало все стойбище.
А шаман… Шаман мог дать ответ на любой вопрос: толковал сны, явления природы, поступки людей. Он знал о человеке все, с самого его рождения до смерти — он же был рядом!
Да, я видел шаманов, я их застал… Да, шаманы обманщики, лгуны, хитрецы, стяжатели, но… Но не все! Не все! Не все!.. Пора бы уж непредвзятыми глазами взглянуть на шаманов и шаманство!.. Среди шаманов были и такие, которые действительно могли лечить людей, внушать и подчинять взглядом. С точки зрения науки, в этом нет ничего сверхестественного — народная медицина и гипноз…"
"Но обманщиков было больше!?"
"Больше. Их во все времена бывает больше. Среди врачевателей с советскими дипломами их не меньше!.. И, если мне удалось показать, подсмотреть в истории тог момент, когда северный человек начинает не верить тем, кому привык подчиняться бесприкословно и слушаться не задумываясь, значит мне удалось сделать первый шаг к более глубоким преобразованиям в жизни малых народностей… Считаю, я поступил правильно, исследуя шаманскую линию!.."
За окном зарождается вьюга. Это ветер принес ее на своих обмороженных крыльях… В свисте ветровых крыл Великий Юкагир различает голоса далеких земляков: голос главы юкагирского рода Куриля, мудрой старухи Ламбукиэ, шаманки Тачаны, народившихся на белый свет только что Ханидо и молодого Халерхи, старого Халерха и его больной жены Чирэмеэдэ, Тиненеут и Ниникая…
Ниникай был чукчей, а чукчи-мужчины с женщинами не считаются — таков вековой обычай, таков закон тундры, нарушать который не дозволено ни бедняку, ни богачу, И отпрыск вековых богачей Ниникай ничем не отличается от своих собратьев… И хотя он любит Тиненеут, но в жены взять ее боится… Не разрешают!.. Но а душе чукчи- борьба. Он задумывается, а этого уже не мало.
"Ну- ну-ну, — поторапливает Ниникая Великий Юкагир, — поспеши, мой далекий собрат, а не то тебя опередят! Любой гость — русский, юкагирский, якутский, чукотский — по закону дикого гостеприимства, проведет ночь с твоею Тиненеут!.. Ага. Ниникай, начинаешь соображать!"
Нарушая все мыслимые и немыслимые законы предков, Ниникай женится на Тиненеут — она же ждет ребенка!.. Нет, нет, это не его ребенок, свершился закон тундрового гостеприимства! Но что из того, — это же ребенок прекрасной Тиненеут?!
Тиненеут рожает ребенка, но нарушает при этом — в очередной раз! — все возможные законы тундры, рожает возле яранги, а должна была уйти подальше от людского глаза в глухую тундру.
И Ниникай был рядом с нею, хотя знал, мужчине это запрещено чукотскими законами. Но что — законы! Когда — вот она, любимая и несчастная женщина! — мать ребенка мучается и страдает.