КОМ: Казачий Особый Механизированный
Шрифт:
— Ты это что творишь? — но дамочка так же упёрла руки и, ничуть не смущаясь моего присутствия, заявила:
— Я обучать тех, кто себе наложниц немецких с войны привозит — не намерена.
— Ложь! — не выдержал я. — Явная и грязная ложь!
— Ты кого лгуньей навеличил? — она аж подпрыгнула. Да и вахмистр грозно насупился.
— Вас. И будь вы мужеского полу…
Вадим Петрович не выдержал:
— Коршунов, так за неё найдётся кому на дуэль выйти!
— Ну, так выходите! — я пожал плечами. — Если вы за ложь готовы кровь пролить, Бог вам судья. А я никаких
Быстро собрал свои вещи и под недоуменными взглядами соучеников отправился домой.
Пришёл с ипподрома — делать нечего. Сидел дома, злился. Нет — ну надо, а? И главное — от чего всё пошло? От кого? Родная кровь так жизнь попортила! Марта с учёбы пришла, увидела моё состояние, присела за стол, руки как ученица сложила:
— Рассказывайте, герр Коршунов, — говорит.
— А что рассказывать? Опять матушкины слова ядовитые вылезли. И уж вылезли, где не ожидал — в школе у Харитонова. Сижу, вот, секундантов жду. А на дуэли с самим Харитоновым, знаешь, шансов маловато. Я его, конечно, втрое моложе, так он втрое же меня опытнее. Быть тебе, Марта, второй раз сиротой.
Сказанул и сразу пожалел.
Бросилась ко мне в ноги, ревёт, мол, всё из-за неё, она во всём виноватая. Дурь, короче.
Успокоил как мог, по волосам золотым погладил.
— Садись, — говорю, — чай пить. Утро вечера мудренее. Я тебе баранок с маком от Сытина принёс. Самые вкусные в Иркутске. А Сытин у нас кто? Не знаешь, ты Марта. Сытин у нас — муж моей сестры, Натальи. Кондитерский дом у них. Оченно вкусные вещи пекут.
Попили чаю. Марта ушла в свою комнату уроки учить, а я с книжкой на кровать завалился. Делать-то всё равно нечего.
ПОЧТИ ПОСОЛЬСТВО
На следующий день на учёбу не пошёл. Сидел, ничего не делал, тихо зверел. Даже жалко, едрид-Мадрид, что с соседями помирился, а то какой бы был хороший повод кому морду разбить, успокоиться! Лежал, читал, пока за воротами кто-то колокольчик не задёргал.
Вышел — ба! Да тут цельная делегация! Харитонов, барышня-инструктор, настоятельница, батяня с матушкой и Марта до кучи. Отец откашлялся:
— Ну что, сынок? Во двор пустишь, или на улице разговаривать будем?
— А у нас есть, о чём говорить?
— Да уж найдётся.
— Ну, если найдется, проходите, чего уж.
Посторонился, и они гуськом прошли во двор. Смотрю, маман придирчиво оглядывается. А что оглядываться? Двор метён, даже травка молодая чуть не по линеечке подстрижена (это уж Мартина блажь, у нас на такое и не смотрит никто), нигде ничего не валяется. Да и вообще — это съёмное жильё, так что, какие ко мне могут быть претензии? Я усмехнулся:
— Будьте как дома.
Марта проходя мимо, ободряюще вытаращила свои выразительные глаза, а настоятельница мягко улыбнулась. Ну, хоть кто-то на моей стороне.
Зашли, столпились во дворе, молчат, переглядываются.
— Ну, — говорю, — чему обязан?
Вперёд вышел Харитонов.
— Ладно, я эту кашу заварил, мне её и есть! Пришёл, вот, извинения официальные приносить. Не часто я это говорю, но что уж… Извини меня, дурака старого. Не разобрался, а теперь стыдобища какая. Мало я её порол, мало… — на мой недоумённый взгляд вахмистр пояснил. — Да дочка это моя, Анфиска. С Новосибирского магического приехала, на каникулы, вот я и попросил её полосу препятствий вам усложнить… Но… мало порол… давай, горе луковое.
Он вытолкнул вперед инструкторшу Анфису. По багровому от смущения лицу и неестественно прямой спине барышни я внезапно понял, что папаня восполнил недостаток порки вот совсем недавно. Мда…
— Приношу вам, господин Коршунов свои искренние извинения. Я оказалась в плену ощущения собственной ложной значимости. Мне следовало проверять любую информацию, особенно такую эмоциональную. Ещё раз, приношу вам свои искренние извинения.
Я коротко поклонился.
— Господин вахмистр, госпожа Харитонова, ваши извинения приняты. За сим вас не задерживаю. Приношу извинения, но дальнейшее общение — это уже сродственное дело.
Харитонов пожал мне руку, а девица дернула головой в поклоне, и они ушли.
Стоял, думал. Ну как-то этот бардак с родичами надо заканчивать. Но, опять же, если придирки и наветы будут дальше продолжаться… даже не знаю…
— Так и будешь молчать? — не выдержала маман.
— А о чём говорить? Я для вас, матушка — вечный сопляк непонятливый. Вы внуков от меня ждёте, а сами вокруг скачете, словно я всё в штаны писаюсь. Вы уж определитесь. Папане я уже сказал: на фронте я умереть — взрослый, а дома быть — малый.
Она сердито сопела и смотрела в землю.
Ох, и тяжко мне было, но… Зная характер моей матушки — она и так подвиг совершила, себя переломила, на съёмную квартиру явившись… Н-да. Придётся и мне ответную дипломатию разводить.
— Ладно, — продолжил я, — вы таки родители мои, ссориться нам не с руки, но прошу маман, норов свой уймите. Я уже давно под стол не хожу, а вы и не заметили… Э-эх! Проходите в дом. Я сейчас до кондитерской схожу, к чаю чего-нибудь куплю, а то гости на пороге дорогие, — я усмехнулся, — а в дому шаром покати. Я, знаете, к дуэли готовился, не до разносолов тут было… А вы пока с Мартой поговорите. Пообщайтесь.
Вышел со двора. Ну вот правда — как сбежал от них. А и без разницы. Куплю торт, будем обидки сладким заедать. Да ещё настоятельницу надо бы уважить.
Дошёл до кондитерской, а там тоже драма. Перед дверью стоит девчушка и плачет, а в пыли перед ней три пирожных валяются. Выронила, наверное. Етить-колотить, и так горько плачет!
— Ну что ж ты, красавица, слёзы солёные льёшь? Щас быстренько горю твоему поможем! — подхватил её под ручку и открыл дверь в кондитерскую. — Давай-ка выбирай, чего тебе нравится, а мне, барышня, тортик самый наилучший заверните, пожалуйста. И подсчитайте плюсом, что вот эта красавица выберет.