Кома
Шрифт:
– Чечены. Но это паранойя. Фигня это. Мне, как вернулся, один такой в каждом азербайджанце на рынке мерещился. Покупаю хурму, а сам шевелю ножик в кармане. 4 сантиметра лезвие, ни один блюститель не прикопается. Но сталь отличная. И чего я его носить перестал?
– Ноги надёжнее, – заметил Яков, и Николай закивал, – настолько его замечание было точным. Главное в рукопашном бою с вооруженным ножом человеком, как и в бою штыковом – это не отнять нож, не выбить его, не завалить противника каким-нибудь хитрым приёмом. Главное – без всяких исключений, для любого, – это в первую очередь уйти с траектории движения чужого ножа или штыка. В том числе и ногами, когда такая возможность есть.
– Хотели бы убить, убили бы, – сказал он вслух. – Никто бы не стал за мной ходить. Да и не представляю я никакой ценности. А тех, кто мог думать иначе, в живых уже не осталось никого.
Он подумал и всё-таки добавил: «Я надеюсь».
– Тебе нужно переводить стрелки, Коля, – сказал Яков после долгой, в минуту или полторы, паузы. – Причём срочно и радикально. Я не знаю кому и зачем это нужно, но кто-то принял тебя за крайнего в каких-то собственных неприятностях. Почему, по какой причине – это тебе виднее, я этого даже касаться не хочу. Но тебя, парень, завалят той самой недрожащей рукой, – просто чтобы снять хотя бы тень проблемы. Когда дело доходит до подобных масштабов – трупы кладут с пулемётной скоростью. Раньше, 10 лет назад, это делали на улицах. Сейчас – тихо и интеллигентно, с реверансами и креативностью.
– Как у нас, – не удержался и вставил внимательно слушающий Николай.
– Во-во. Не хочешь в ФСБ идти – дело твоё. Я уговаривать тебя не стану, мне жить легче будет. Если они сами на тебя выйдут – флаг им в руки, под большие барабаны, но до этого тебе ещё дожить нужно. А пока – переводи стрелки. Сделаешь это качественно и быстро – имеешь шанс попасть во «вторую очередь» зачистки лишних концов, какие бы причины её не вызывали. Нет – тебе конец. Повторяю, я ничего не понимаю в деталях происходящего, – и не хочу понимать, упаси меня Бог. Всё это твоё дело. Но ауру этой заварухи я вижу намётанным взглядом: это кровь и дерьмо. Крови больше, но дерьма тоже хватает. Можно вляпаться. Можно сдохнуть, и никто, кроме родных папы-мамы не заплачет, и не надейся. Можно соскочить. Если успеешь.
– Я не хочу… переводить стрелки. На кого? Деда Лёшу пришли резать только потому, что ловили меня, – это если он ничего не перепутал. Но если он прав – то никакие попытки отмазаться уже не помогут. Зачем, почему, – я не понимаю точно так же, как и раньше, но… Но если я буду слишком громко кричать на каждом углу, что я ни в чём не виноват, а это всё проклятые немецкие шпионы, то меня отловят, вколют аминазин с галоперидолом – и я буду тихо смотреть мультики в клинике Скворцова-Степанова в окружении всех трёх Наполеонов: императора, коньяка, и пирожного… Это тоже риск, и кто его знает, какой хуже. Никто, ни один человек в этом городе не понимает происходящего до конца. Я – потому, что вообще вижу максимум треть этого самого происходящего. Кто за мной ходит, зачем? А они – потому что делают это. Тратят силы и нервы на меня. Людей, – на деда, пусть это и экспромт. Устал я…
«А кому какое дело?» – подумал Николай сам, не дожидаясь, пока эту фразу произнесёт чей-нибудь хорошо поставленный шизофренический голос в его голове. В «Чёрном замке Ольшанском» Короткевича было очень неплохо описано, как человека сводят с ума направленным действием, -просто цепочкой событий и небольшим количества наркотиков. Интересно, не производят ли что-то подобное над ним. Хотя опять же: зачем.
– Ладно, – сказал, наконец, Яков. – Я – пас. Ты разбирайся сам. Мне слишком горячо, а в том, что это касается всех нас ты меня, Коля, так и не убедил. У меня семья, жена, и двое грызунов за пазухой. Мальчики. Если меня завалят за твоё дело, просто как стороннюю помеху, от этого не будет легче никому: а я их ещё вырастить хотел… Вот возьми, это просто лекарство для моей совести, чтобы мне легче было спать.
Яков протянул было нетолстую папку, но тут же, даже не дав Николаю время поднять руку, отдёрнул её назад.
– Ещё один контроль, Коля. Что такое «Феникс»?
– Ну… – Николай удивился: вопрос был нетривиальный. – В первую очередь – огненная птица, воскресающая, откладывающая яйцо раз в тысячу лет, и всё такое. Ещё – питерский магазин оборудования для аквалангистов. На Дивенской, кажется, рядом с улицей Мира. Отец Дедала. Город в Аризоне, США. «Генерал Бельграно».
– Что???
Вот тут удивился Яков, – так, что хлопнул ртом. Если бы Николай хотел напоследок заставить запомнить себя ещё лучше, то это ему удалось.
– «Генерал Бельграно». Бывший американский лёгкий крейсер, тот же «Феникс», после ремонтов и всеобщей разрядки проданный аргентинцам. Англичане его утопили в Фолклендскую войну.
Николай оживился, про «Бельграно» он мог рассказывать минут пятнадцать, а то и больше. Странно только, что внук капитана 2-го ранга этого не знает. Впрочем, до старого, утопленного уже почти 25 лет назад крейсера не было дела подавляющему большинству населения, так что -ерупда. Мы не в «Что? Где? Когда?» играем.
– Это всё? Николай подумал.
– Вроде, да.
– Точно?
На этот раз он даже не стал отвечать: настолько по-детски прозвучал из уст взрослого и непростого мужика этот вопрос. «Сдаёшься?» – говорили они друг другу в подобных ситуациях в детстве. В детстве легко заводить друзей…
– Доктор, – с удовольствием сказал Яков. – Докторишка. Назови мне питерские фармацевтические команды, быстро.
– Ох.
– Вот именно. Знаешь, кто хозяин «Феникса»?
– Нет. Откуда мне.
– От верблюда. Копи информацию, доктор, копи. Ходи на выставки, на презентации. И не за ручками сувенирными охоться, а говори с людьми, делай умное лицо, пробирайся на уровни выше продавцов, – таких же лопухов, как ты. Тогда есть шанс, что к 35 годам ты будешь носить галстук и ездить не на электричке, а на такой вот красотке.
Он похлопал машину по приборной панели, как лошадь по холке. Только что губы в трубочку не сложил.
– Держи, в общем. Это его имя и фамилия. В «жёлтых страницах» и этого нет, но мимо представительств «Феникса» ты не промахнёшься. Главное – не промахнись с уровнем. Чтобы у тебя появился шанс снять с себя чёрную метку, тебе нужно сливать информацию или ему самому, или его ближайшему окружению, остальные её просто кинут в корзину. Если тебе повезёт, то она их заинтересует: как вообще любая информация про потребляющих лекарства людей. Этим они живут. Если тебе повезёт ещё раз, и очень сильно – тебя прикроют. Может быть. Стрелки можно переводить не просто на кого-то, их можно переводить «через». Проходит такое редко, но бывает здорово.
– Угу, – кивнул Николай, уже проглядывая листок с текстом. Ничего на первый взгляд особенного, но идея благодарная. Хуже, во всяком случае, не будет. Вот что значит – профессионализм.
– Помнишь такой фильм, «Враг народа»? – спросил Яков. Николай уже чувствовал, что разговор начал Якова тяготить, очень уж он снова напрягается. Надо было благодарить, – причём с глубоким чувством, без шуток, – и уходить.
– Это который «Епету of the State»?
– Да, он.
– Помню.
– Там показан классический перевод стрелок в лучшем смысле тактики подхода: «Этот парень говорит, что это его плёнка! – Как это его, это моя плёнка!» Понял? Сумеешь стравить «Феникс» с теми, кто ходит за тобой -они сожрут их с потрохами. Или вскроют такое, что их сожрут вместе с тобой. Всё, как ты говорил: подготовка вторжения, испытания бактериологического оружия на людях. Не дай Бог… Лучше уж масоны, травящие русский народ… Это хоть привычно как-то.