Кома
Шрифт:
Женщина зажгла новую сигарету и глубоко затянулась.
– Ключевые слова здесь – это МГК «Итера», как дочернее предприятие российского концерна «Интера-Мед» и предприятие «Белмедпрепараты», как составная часть белорусского концерна «Белбиофарм», – последний, между прочим, из сохранившихся заводов по производству животного инсулина, из действовавших в СССР…
Николай кивнул. Похоже, он начал понимать хоть что-то.
– РАО «Биопрепарат», – непонятно буркнули сбоку. – И этот скандал с Брынцаловым и датчанами. Во момент угадали, а?
– Коля, – неожиданно позвал его Гайдук, оторвавшись от заваливающих стол перед ним бумаг, поверх которого валялась трубка беспроводного телефона. Интересно, кто с ним мог разговаривать во втором часу ночи? Дочка? Или кто-то другой, такой же как он сам?
Выглядел Гайдук плохо: бледный, с мокрыми, слипшимися волосами.
– Вот, посмотри.
Гайдук протянул ему стопку листков и сразу же углубился в какие-то очередные бумаги. Подошедший из-за его спины сутулый молодой парень скинул на стол ещё целую пачку, листов на сотню, – даже не сложенную как следует, наверняка только что из-под принтера. Поняв, что мешает другим, Николай отошёл на своё место, сел и углубился в чтение. Прервали его пару раз, – один раз спросить, не мелькало ли на отделении слово «Веро-Фарм», другой – что-то такое же, в этом же роде. В другой момент Николая искренне поразило бы, как работающие на «Феникс» люди могли запоминать столько аббревиатур и имён собственных, но сейчас ему было не до этого. По мере того, как он углублялся в первый переданный ему Анатолием Гайдуком документ, его тошнило всё больше. А потом, после этого, были и другие.
Бумаги, скреплённые плохо закрывшейся, торчащей заусеницами скобкой степлера или яркой пластмассовой скрепкой. Документы на русском, снятые с факса. Документы на английском – смазанная, почти серая ксерокопия. Чашка ненавидимого им кофе каждые двадцать минут. Голова, кружащаяся так, как бывает, когда не спишь несколько суток, – до гула. Названия концернов, фирм, и фирмочек. Десятки имён профессоров и заведующих отделениями, названия десятков кафедр и клиник. Кафедра эндокринологии факультета постдипломной подготовки. Кафедра эндокринологии факультета усовершенствования врачей. Кафедра терапии так же называющегося факультета, но в другом ВУЗе и в другом городе. Город Троицк Московской области. Испытания. Всё сводилось к одному.
Очередной принятый Николаем из рук бледной, некрасивой женщины в неровно сидящей блузке документ был просто горячим, и это неожиданно было противно так, что ему пришлось глубоко и медленно дышать, чтобы кофе не выплеснулся из желудка. Николай никогда раньше не задумывался над тем, что столько грязи может быть в этом красивом бизнесе. В который ушло столько его однокурсников, осознавших, как и сотни других свежеиспеченных докторов, что на врачебную ставку прожить гораздо тяжелее, чем казалось шестью годами раньше, когда они только поступали на лечфак. Дышать ему было всё труднее.
Жизни многих больных сахарным диабетом людей зависят от препаратов инсулина. К началу XXI века были созданы многие десятки их разновидностей, но если не касаться классификаций их по длительности действия, концентрации и кислотности, то все инсулины можно разделить на две категории: животные и человеческие. До конца 80-х годов на территории бывшего Советского Союза производили животный, преимущественно свиной инсулин. У него было немало недостатков, связанных с не слишком высоким уровнем очистки такого инсулина от примесей, способных вызывать у принимающих его людей иммунные реакции, – иногда до серьёзных и тяжёлых. Почти на 10 лет раньше в мире начался бум синтетических генно-инженерных препаратов человеческого инсулина, нарабатываемых непатогенными штаммами кишечной палочки и дрожжей. У подобных препаратов, несомненно, есть весьма сильные стороны, но есть и один недостаток – их высокая цена. Примерно в те же годы, когда на территории бывшего Советского Союза перестали закладывать атомные ледоколы и сообщать в телевизионной программе «Время» о самочувствии космонавтов на орбите, было принято решение, поддержанное тогда почти всеми, имевшими отношение к эндокринологии и фармакологии. Было сочтено, что для приобщения к цивилизованным, принятым во всех развитых странах современным принципам лечения сахарного диабета, производство в России животных инсулинов и их субстанций нужно прекратить. В течение нескольких последующих лет сырьевая база была разрушена полностью, и на рынок пришли те, кто умел делать инсулин как
Больных сахарным диабетом в России было 2 миллиона, и 30% из них нуждались в инсулине каждый день. Генно-инженерный человеческий инсулин стоил стране 120 миллионов долларов в год, а поставки готового животного инсулина либо субстрата для производства его получившими на это лицензию российскими компаниями непрерывно снижались. В Казахстане доля человеческого инсулина в объёме рынка достигла 100%, и Россия устойчиво двигалась в том же направлении, пока не стало ясно, что через несколько лет тот же флакон будет стоить все 15 долларов.
В декабре 2003 года московским Институтом биоорганической химии РАН была запущена первая в стране установка по производству генно-инженерного инсулина мощностью 300 тысяч флаконов в год, – больше, чем выпускали «Московский эндокринный завод», «Акрихин» и «Фармакон» вместе взятые. Это позволило выцарапать у рынка хотя бы Москву. Потихоньку начали поговаривать о возвращении на рынок белорусских «Белмедпрепаратов». Восстановил производство животного инсулина московский же «Брынцалов А», отделение «Ферейна» – пусть и из лицензионного импортного субстрата. Это вырвало у тех же датчан, американцев и немцев ещё от 3 до 5% доходов. Потом произошёл получивший известность скандал, поскольку фирма то ли действительно, то ли «якобы» посмела использовать в восстановленном производстве животного инсулина субстрат российского происхождения. Правдами и неправдами производство продолжалось, но грязи и дерьма в вентилятор попало столько, что вонь перебила впервые начавший тогда чувствоваться запах крови.
Кунлено было слишком много людей, чтобы позволять рынку эволюционировать так, как ему хочется. Это было именно то, что Анатолий Гайдук имел в виду, сказав о слове «перераспределение» – «Не совсем точно терминологически». Речь шла не о том, чтобы перераспределить рынок, а о том, чтобы не дать ему быть перераспределённым. Инсулин российского РАО «Биопрепарат» не сумел полностью завершить клинические испытания к запланированному сроку. Примерно в это же время произошли и сравнительные испытания зарубежных человеческих и отечественных животных инсулинов в горбольнице подмосковного Троицка, которые были признаны ответить на впервые, как оказалось, поднятый вопрос: «А почему, собственно, сочли, что доведённые животные инсулины хуже генно-инженерных?». Неожиданные для многих результаты этих испытаний были гневно оспорены, поскольку любому цивилизованному человеку к этому моменту было совершенно ясно, что российский инсулин превосходить зарубежные не способен в принципе. Несмотря на это, именно после них начали относиться по крайней мере серьёзно к одной простой мысли. К мысли о том, что перепрофилирование производства и рынка на в полтора раза более дорогие человеческие препараты могло быть не случайным ни в «развитых странах», ни в России.
Через некоторое время был без большой шумихи запущен проект восстановления производства животного инсулина российско-белорусским совместным предприятием, – в способных насытить рынок промышленных масштабах. К концу прошлого года он перешёл в последнюю перед фактическим началом работы фазу. Тем не менее, до сих пор оставался открытым вопрос о риске развития возможных осложнений при применении нового поколения отечественных препаратов в масштабах хотя бы одной трети от общего объёма. Мнение уже сформировалось, и хотя бы просто на всякий случай врачи предпочитали свиным инсулинам не доверять, тем более российским. Требовались испытания, проводимые по всем правилам -со слепыми схемами, заклеенными конвертами, на крупной выборке больных, и настолько уважаемыми научными и клиническими центрами, чтобы ни у одного нормального врача не могли возникнуть сомнения в их результатах. Или мысль о том, что эти люди могут даже просто подумать о продаже результатов тому, кто им за него заплатит.