Команда хоть куда
Шрифт:
Одна за другой, еще три ведьмы подошли к предводительнице с плошкой. И слизывая с ложки кровь, каждая из них повторила те же слова — про наполняющую их силу. А затем…
— Сюда! Ко мне, надежда Ковена! — призывно молвила предводительница, — будущие властительницы над такими силами, которых боятся даже маги… прирученные и прикормленные королем.
Поняв, что речь идет только о девочках, мальчишки-пленники вздохнули с облегчением. У нескольких эти вздохи вышли настолько громкими и явственными, что слились в гул, пронесшийся над поляной. Гул простодушной радости,
Совсем иначе чувствовала себя девчачья половина пленной сотни. Лишь одна из девочек сама решилась сделать несколько шагов к ведьме с плошкой. Но стоило ей взглянуть поближе на густую темную жидкость, ощутить запах и, тем паче, вспомнить про недавние муки несчастной лошади — как маленькая пленница рывком отвернулась. Обеими руками закрывая рот, сдерживая тошноту.
— А-а-а! — заверещала рябая лохматая ведьма, — я говорила, что лучше! Теперь у нас будет и человеческая кровь!
И, выхватив кривой нож, подскочила к девочке, чтоб приставить лезвие к худенькой детской шейке. Седая предводительница взирала на происходящее с мягкой, едва ли не материнской, укоризной. Сама, мол, виновата. Видишь, до чего может дойти.
— Погоди… да погоди! — вскрикнула, всхлипывая, девочка.
И судорожно потянулась к окровавленной ложке. Лизнула ее раз, другой, кривясь от отвращения. Залепетала сбивчиво:
— Сила ночи… крови… наполняет меня… страх моих врагов…
Какой-нибудь шибко строгий жрец, нетерпимый к любому нарушению ритуала и ко всякой небрежности, наверняка пришел бы в ярость. Однако седовласая ведьма с плошкой вроде осталась довольна. Улыбнулась даже.
А следом за этой девочкой отведать крови подходили и другие маленькие пленницы. Смекнувшие, что бунт и отказ может стоить им жизни. Тогда как рябая ведьма, словно подбадривая их, выкрикивала, потрясая рукой, держащей нож: «кто не пьет — тот раб!»
Когда черед принять участие в ритуале пришел для Аники, та, как могла, сдерживала брезгливость. К плошке лазутчица подошла, зажмурив глаза. И про себя приговаривая: «просто представлю, что это рассол… или бульон… пусть это будет бульон».
В момент, когда губы и язык коснулись ложки, у Аники зашумело в голове. Да и сама голова, кажется, пошла кругом. Когда же неприятные мгновения наконец-то сделались прошлым, когда девушка открыла глаза — букет новых ощущений буквально захлестнул ее.
Ночной лес показался дочери Ханнара неожиданно прекрасным, даже чарующим. Темные силуэты деревьев напоминали диковинные создания. А небо, почти ясное, густо усыпанное звездами и с небольшой тучкой невдалеке от луны, было достойно воплощения в холсте и масле. Хотя едва ли на свете нашелся бы хоть один художник, способный отразить такую красоту, ничего не огрубив и не отбросив.
Ночь завораживала красотой. А воздух казался пьяняще свежим. Особенно в сравнении с удушающим и грязным дыханием родной столицы.
Иначе теперь смотрелась и предводительница группы посланников Ковена. Не злодейка уже, не изуверка — нет. Седина волос и морщины на лице выглядели приметами не старости, но, скорее, мудрости. А сохранившая изящество фигура являла собой живое свидетельством того, что сберечь красоту молодости под силу и смертным. Сохранить, защитив от всеразрушающего времени…
Зато когда Аника вновь повернулась к сборищу пленных детей, чувства, посетившие ее, сменились на прямо противоположные. Грязная, беспорядочно столпившаяся, мелюзга навевала ассоциации со стаей крыс. Или полчищами червей, копошащихся в трупе.
Особенно хороши были мальчишки. Дочь Ханнара подмечала и подмечала зорким глазом опытной воровки, как один чесался, другой громко шмыгал носом, третий опять-таки в носу ковырял. Еще кто-то в толпе пленников, кажется, обделался. Во всяком случае, запах, достигший ноздрей Аники, был соответствующий.
«Вот и поделом вам, — посетила лазутчицу мысль, нечаянная и злая, — что Ковену вас сбагрили. Тем лучше вашим родителям: хоть кормить не надо… каждый кусок от себя отрывая. Да и вам тоже. Не то так бы и месили грязь, копались в грязи. А сейчас хоть шанс появился… в жизни чего-то достичь».
Но некогда было предаваться размышлениям! Голос предводительницы возвестил об окончании привала. После чего ведьмы, рабы и толпа пленных детей возобновили путь, двинувшись теперь сквозь лес. Двое рабов светом факелов отгоняли с дороги почти непроницаемую темень.
Шли почти все участники этого похода неожиданно бодро. Готовые, казалось, хоть всю ночь провести на ходу. Почти все… кроме мальчишек. Эти уже на первом часу начали спотыкаться, валиться с ног. Ведьмы и даже некоторые девочки увещевали бедняг грубыми окриками. А обыкновенно молчаливые рабы то вздергивали за шиворот, то пинка отвешивали, придавая ускорение.
На одного мальца, впрочем, не подействовала ни грубая сила, ни увещевания. Он просто свалился без чувств под ближайшее дерево. Так что дюжему рабу пришлось тащить маленького пленника, взвалив на плечо.
Что касается Аники, то она тягот ночного перехода почти не ощущала. Волновало же и причиняло ей неудобство обстоятельство другого рода. А именно, вопрос, как запомнить дорогу. Потому как через лес участники похода двигались зигзагами. Обходя все встретившиеся на пути заросли. И придерживаясь ориентиров, ведомых одним лишь посланцам Ковена.
Разбрасывать ли камушки иль крошки, а может, оставлять зарубки на деревьях — решить Аника так и не успела. Тем более что ни крошек, ни камушков, ни режущих предметов при ней не было. Посему дочь Ханнара не придумала ничего лучше, чем, когда придется-таки бежать, держаться направления на юг. В качестве подсказки используя поросшие мхом деревья. В том, что именно к югу от этих мест, скорее всего, встретятся человеческие поселения, она не сомневалась.
А когда ночь сменилась серым рассветом, подошел к концу и поход. Конечный же пункт его Анику немало удивило. Лазутчица ожидала, что убежищем себе Ковен изберет руины заброшенного замка. Или древнего храма, затерянного среди лесов. Как вариант, какую-нибудь пещеру, лучше подземную.