Команда осталась на судне
Шрифт:
Слушая взволнованного тралмейстера, Иван Кузьмич машинально перечеркнул карандашом ненужный больше список надежных и крепких на язык матросов и, уже не советуясь ни с кем, принял новое решение.
Спустя полчаса Кочемасов с десятком матросов спустился в машинное отделение. Остальные с Анциферовым и Корнеем Савельичем поднялись на полубак. Серыми тенями двигались они в густом тумане, внимательно осматривая бухты троса, бочки, ящик, где хранились якорные цепи.
Поиски на полубаке ничего не дали. Корней Савельич и Анциферов разбили своих людей на две группы. Одна отправилась с Анциферовым обыскивать каюты. Вторая с Корнеем Савельичем – осматривать палубу.
Матросы внимательно проверяли привязанные к бортам по-походному замерзшие тралы, обшарили узкое пространство между планширом и паропроводными трубами, идущими по борту в жилые помещения под полубаком. Фатьяныч с помощниками занялся осмотром лебедки и барабана с ваерами...
Пропажу обнаружили неожиданно просто. В подпоротом с угла тюфяке Малыша лежали завернутые в старую газету сухари, две банки сгущенного молока и большой кусок корейки.
Немедленно вызвали в каюту капитана и помполита. Привели Малыша. Он стоял у дверей, уставясь в пол остекленевшими глазами, и упорно бормотал:
– Не знаю ничего... Ничего не знаю.
– Вспомнишь, – угрюмо пообещал Анциферов. – Вспомнишь, когда станешь перед командой. Заговоришь.
– Пройдемте в салон, – резко сказал капитан.
Иван Кузьмич толчком раскрыл дверь. Стоявший в салоне гул сразу прекратился. Матросы потеснились, пропуская капитана и старшего помощника. Между ними старчески шаркал не по росту большими сапогами Малыш.
Командиры заняли привычные места. Малыш остался стоять перед столом.
– Внимание, товарищи! – Корней Савельич выждал, пока в салоне стихли голоса. – У нас на судне совершено преступление. Чудовищное преступление! Если оставить его нераскрытым, на каждого из нас ляжет позорное пятно. Куда бы мы ни пошли, нам скажут: «Это с «Ялты». Там украли аварийный запас. Оставили товарищей... раненых оставили голодными!»
– Пришибить такого... – злобно произнес кто-то.
Малыш вздрогнул и еще ниже опустил голову.
– Расскажите, как вы произвели хищение? – обратился к нему капитан.
Малыш, не поднимая головы, что-то невнятно начал бормотать.
– Громче! – закричали с мест. – Не слышно!
И снова Малыш, не поднимая головы, с трудом выдавил из себя:
– Не знаю ничего.
– Что ж! – Иван Кузьмич не отводил тяжелого взгляда от поникшего Малыша. – Так и будем в молчанку играть?
– Упирается, гаденыш! – зашумели матросы. – Колосник ему на шею – да в воду!
И вдруг Малыш выпрямился и, задыхаясь, крикнул:
– Топите!
– Позвольте мне, – обернулся к капитану Корней Савельич и обратился к команде: – Послушаем матросов первой вахты. Жили они с Малышевым в одной каюте. У них и найдена часть похищенного...
– Дайте мне сказать, – протолкался вперед Оська. – Утопить человека очень просто. Так? Поставил его на планшир. Дал пинка. И нет человека. А если тут недоразумение? Ошибка?..
Оську слушали внимательно. Подавленный вид Малыша, его отчаянный выкрик несколько смягчили озлобление матросов. Но стоило им услышать слово «ошибка», и еле тлеющая искорка сочувствия погасла. Негодующие возгласы заглушили Оську.
И тогда Малыш впервые поднял глаза. Глядя исподлобья на окружающих, он хрипло произнес:
– Не ломал!.. Не брал ничего.
– Прикройся там! – гневно крикнул Марушко. – Не брал!
– Выйдите к столу, товарищ Марушко, – предложил Корней Савельич. – Скажите, что вы знаете или думаете о вашем товарище по вахте?
– Чего говорить? – Марушко не шелохнулся. – Вон он... весь на виду. Пацан!
– Вы жили рядом, – настаивал Корней Савельич. – Должны знать его!
– Капать на человека не мое дело, – с достоинством произнес Марушко.
– О чем толковать? – закричали с мест. – В канатный ящик его. Трибунал разберет.
Корней Савельич поднял руку, требуя тишины.
– Имеется предложение: арестовать Малышева и передать дело о хищении аварийного запаса в трибунал. Другие предложения есть? Нет. Голосую... Кто за предложение арестовать Малышева и сдать под трибунал?
Дружно взметнулись руки.
– Против есть? – спросил Корней Савельич.
Он внимательно всматривался в полутемное помещение. Одна рука поднялась. Вторая. Зоя и Глаша. К ним несмело присоединилась еще рука. На ней и задержался взгляд Корнея Савельича.
– Почему вы, товарищ Баштан, идете против воли коллектива? – спросил он.
– Добрячок! – негромко прозвучало из темноты.
Оська узнал голос. Он повернулся лицом к матросам, разыскивая взглядом Марушко.
– Добрячок, говоришь? Выйди сюда. Поговорим. – Он тяжело передохнул. – Выйди послушай, что я тебе скажу. Персонально!
– Ну, вот... – Марушко, раздвигая плечом рыбаков, пробился к Оське. – Вышел.
– Слушай, ты... – Оська запнулся от возмущения. – Я давно уже не босяк, давно не хулиган. Но во мне еще осталось достаточно хулигана, чтобы сделать из тебя, гада, человека.
– А что я из тебя сделаю? – негромко спросил Марушко.
– Спрятался за чужие спины и кричишь? Топишь парнишку? – почти кричал Оська. – Подойди к капитану и скажи, что знаешь. Скажи!
– Оська! – В тихом окрике Марушко звучала угроза.
– Что?! Что «Оська»?! – закричал Баштан. – Разве не ты мне предлагал на пару «ошманать» шлюпку? Не ты манил меня спиртом?
– Я?! – Марушко рванулся к нему. – Я из заключения. Меня легко утопить.
– Трудно! Дерьмо не тонет!
– Человек сидел... Вали на него! – В голосе Марушко дрожала слеза. – Вали. Поверят. Клейменый-меченый. Пускай гниет в лагерях!
Несколько голосов неуверенно вступились за Марушко:
– Не болтай, Оська!
– Доказать надо!..
– Доказать?! – Оська снял со стола «летучую мышь» и поднес ее к лицу Марушко. – Смотрите на эту гладкую рожу! – сказал он. – А теперь поглядите друг на друга...