Команда осталась на судне
Шрифт:
– Что у вас за тон? – возмутился Иван Кузьмич. – Что за тон?
– С больными я разговариваю так, как они заслуживают. Три дня вы не даете мне обработать вашу рану. Чего вас после бомбежки понесло с раздробленной кистью на переход? Есть и у меня предел терпению. За каждого раненого отвечаю я. За вашу руку с меня спросят.
– На этом мы закончим ненужный разговор. – Иван Кузьмич выпрямился и пристукнул здоровой ладонью по столу, как бы ставя точку.
– Рано кончать, – отрывисто бросил Корней Савельич. – Главное я еще не сказал.
– Давайте...
– Нельзя тяжелораненых и обожженных держать на голодном пайке.
– Что же я могу сделать? Даже при нашем, как вы сказали, голодном пайке хлеба хватит всего на два дня. Не больше.
– Нельзя кормить раненых только треской и пересохшим хлебом. Нельзя! – настаивал Корней Савельич. – Им нужно молоко, масло.
– Где я возьму вам масло? – вспыхнул Иван Кузьмич. – Молоко!
– В аварийном запасе спасательных шлюпок.
– Вы с ума сошли! – Иван Кузьмич даже отступил на шаг от помполита. – Окончательно сошли с ума.
– Я предлагаю вам вскрыть...
– Не желаю вас слушать, – оборвал его капитан. – Не желаю!
– Я не прошу, Иван Кузьмич. Не забывайте, что я не только фельдшер... После гибели капитана мы действовали заодно. По-моему, это давало хорошие результаты.
– О правах вспомнили! – Иван Кузьмич тяжело опустился в кресло. – Так, так! Ответственности я никогда не боялся. И сейчас не боюсь. – Иван Кузьмич подошел к иллюминатору, постучал зачем-то в замерзшее стекло и, не поворачивая головы, бросил: – Вызовите... старшего помощника.
Спустя несколько минут Анциферов выслушал приказание капитана и удивленно посмотрел на него.
– Знаю. Все знаю! – раздраженно предупредил Иван Кузьмич вопрос, готовый сорваться у старшего помощника. – Раненых кормить надо. Возьмите боцмана и выполняйте.
– А теперь... – Корней Савельич проводил взглядом Анциферова до двери и произнес спокойно, словно и не было сейчас резкого объяснения, – я обработаю вашу руку. И попрошу, хоть на этот раз, не подгоняйте меня. Садитесь.
Он снял повязку с руки Ивана Кузьмича. Внимательно осмотрел распухшую темную кисть, чернеющие края рваной раны.
Иван Кузьмич морщился, глядя на ловкие руки старого фельдшера. Скоро ли конец этой мучительной процедуре? Больше ни о чем сейчас он думать не мог.
Анциферов вбежал в каюту без стука. Бледный, потерявший привычную строевую подтянутость, невнятно пробормотал что-то.
– Что случилось? – Иван Кузьмич поднялся с кресла. – Да говорите, черт вас дери!
– На шлюпке номер два...
– Что на шлюпке номер два?
– Аварийный запас вскрыт... Сухарей, спирта и еще чего-то... нет.
Иван Кузьмич онемел. Замер с ножницами и бинтом в руках Корней Савельич. Хищение аварийного запаса! У кого поднялась рука?
Первым опомнился капитан.
– Заберите все, что осталось там, – с усилием произнес он. – Вскройте аварийный ящик на шлюпке номер один. Несите все в мою каюту. И никому ни слова о пропаже. Ни слова! Поняли вы меня?
Гнев
Желая
В поисках предполагаемого преступника они перебирали всю команду. Один был когда-то задержан в проходной рыбного порта с припрятанным под стеганкой окунем. Другой ушел с судна, не отдав долг в кассу взаимопомощи. Третий... Но так можно было проверить лишь очень немногих матросов, которых знали командиры. А как быть с теми, с кем не доводилось плавать ни Ивану Кузьмичу, ни Кочемасову? Оставить их вне подозрения? Или подозревать всех скопом? Брать под подозрение лишь потому, что их никто не знает?..
Неловкая заминка затянулась.
– Ни к чему все это обсуждение. – Корней Савельич безнадежно махнул рукой. – Ничего оно нам не даст.
– Меня тревожит не только сама кража. Подумайте, что поднимется на судне, если матросы узнают о хищении аварийного запаса. Начнутся взаимные подозрения. Да и мы будем выглядеть в глазах экипажа неприглядно. Берегли аварийный запас! Для кого?
– Что вы предлагаете? – спросил Иван Кузьмич. В словах помполита ему послышался упрек.
– Подозрительность до хорошего не доведет, – упорствовал Корней Савельич. – Особенно в наших условиях. Надо узнать имя негодяя. Тогда мы не только не нарушим единство экипажа, а наоборот – укрепим его.
– Ваше предложение?
– А черт его знает, что делать! – раздраженно бросил Корней Савельич, уже понявший шаткость своих позиций. – Сыщиком я не был. Таланта такого не имею.
– Мы тоже не сыщики, – обиделся Кочемасов. – Приходится вот...
– Искать надо, – упрямо повторил Корней Савельич. – В каютах, на полубаке, в машинном...
– Нечего искать в машинном! – запальчиво возразил Кочемасов. – За своих людей я ручаюсь.
– Я тоже готов поручиться за наших людей, – не уступал Корней Савельич. – Но продовольствие... украдено. Давайте обшарим все судно, вместо того чтобы брать кого-то под подозрение.
– Отберем честных и крепких на язык матросов, – подхватил сочувственно слушавший его Анциферов. – Чтобы все осталось в тайне. Прочешем судно. От кормы до форштевня. Спустимся в трюмы...
– Называйте людей. – Иван Кузьмич придвинул к себе блокнот. – Кого вы предлагаете?
– Пишите, – диктовал Корней Савельич: – «Быков, Матвеичев, Паша, засольщик...»
В дверь постучали.
– Нельзя! – крикнул Иван Кузьмич. – Занят!
Фатьяныч зашел без разрешения.
Иван Кузьмич знал, что делал, когда приказал Анциферову никому не говорить о краже. Не знал он другого. Пока старший штурман докладывал ему о хищении аварийного запаса, потрясенный гнусным преступлением боцман не выдержал, поделился с кем-то из матросов. Весть о краже быстро разнеслась по траулеру. Страсти накалялись. Фатьяныч не стал спорить с возбужденными матросами и ворвался к капитану.