Командарм. Позади Москва
Шрифт:
– Диалектика, блин! – не удержавшись, хмыкнул Роднин. – Тоже мне, открыли Америку! Прямо по учению господина Энгельса шпаришь.
– Ну… в определенном смысле, да… – осторожно согласился собеседник. – По крайней мере, впервые этот закон именно он и сформулировал…
– Хорошо, оставим теоретиков материализма в покое, тем более все это – не более чем седая древность. Но мы ведь и раньше фиксировали подобные изменения? И прекрасно ориентировались в изменившейся реальности. Вон, того же Кобрина взять, даже во время своего первого погружения он уже многого добился? Два «котла» предотвратил, кучу
– Разумеется, товарищ генерал-лейтенант, – кивнул тот. – Любое более-менее серьезное воздействие на прошлое неминуемо приводит к изменениям будущего, что мы неоднократно и наблюдали. Нынешняя проблема в том, что до определенного предела мы могли четко отслеживать подобное. Причем отслеживать в реальном времени, по мере необходимости корректируя дальнейшие планы. Теоретически считалось, что так будет продолжаться до того самого момента, который и был назван «точкой невозвращения». Что произойдет дальше, мы точно не знали, даже сугубо умозрительно.
– А теперь знаем? – иронически фыркнул Иван Федорович. – Теоретики, понимаешь ли!
– Разбираемся, товарищ генерал-лейтенант. Но, полагаю, уже сейчас можно сказать, что наши теоретические выкладки нашли подтверждение. Нам нужно время… – Увидев выражение начальника академии, научник торопливо добавил: – Совсем немного времени! Обработать поступающую информацию, проанализировать, сделать выводы, составить математическую модель, прокачать в компьютере в нескольких вариантах…
– Хорошо, я понял, – нетерпеливо дернул рукой Роднин. – Ну и чем все эти изменения грозят нашей программе и участникам «Тренажера»? Так сказать, в целом и в частности? Например, майору Кобрину?
– В целом – ничем катастрофическим, просто придется более тщательно рассчитывать точку встречи донора и реципиента. Плюс – постоянно иметь в виду возможность неких, гм, осложнений. Те же информационные пакеты, которые мы готовили для наших людей, в определенной мере потеряли актуальность. Ну, а в частности, применительно к нашему испытуемому? Лично я бы предложил немедленно эвакуировать его в наше время. И повторить попытку погружения в прошлое с учетом новой информации и наших новых возможностей. Специалисты информационно-расчетного центра уже работают, главный компьютер загружен на полную мощность, предварительные результаты будут в течение суток. Полагаю, адаптировать имеющиеся компьютерные программы под новые реалии удастся в самые кратчайшие сроки…
– Добро, работайте, – буркнул Роднин, больше не глядя на ученого. – Мне эти подробности без надобности, нужно будет – сам разберусь, не настолько уж и тупой. Что же до майора Кобрина, эвакуацию запрещаю категорически, только в случае непосредственной угрозы жизни или опасности невыполнения задания.
– Но…
– Это приказ, так что не обсуждается! А с Серегой все нормально будет, нисколько в этом не сомневаюсь. И не из таких передряг выбирался. Все, свободны. Докладывать каждый час, всю новую информацию немедленно сбрасывать на мой терминал. Возникнут вопросы – сам с вами свяжусь.
– Так точно. – Зачем-то одернув лабораторную пижаму, словно это была военная форма (что выглядело достаточно комично), начальник спецлаборатории аккуратно отодвинул кресло и бочком двинулся к выходу.
– Да, вот еще что. Ветвицкая в курсе наших… проблем?
– Нет, – отрицательно качнул тот головой. – Это вообще была не ее смена, вышла… ну, сами понимаете почему. Вернее, из-за кого. Когда мы получили первую телеметрию, Маша… то есть товарищ прапорщик, уже покинула лабораторию.
– Вот и не сообщайте ей ничего, пока сами не разберетесь. И временно ограничьте доступ, только аккуратно. Если полезет узнавать, что с Кобриным, а она обязательно полезет, пусть думает, что сервер там перезагружается или еще что – вам виднее, не впервой. Это тоже приказ. Идите.
Дождавшись, когда за ученым закроется дверь и индикатор защитного контура засветится ровным зеленоватым светом, Иван Федорович задумчиво постучал пальцами по лакированной столешнице, зачем-то взглянул на подушечки, будто намереваясь обнаружить там следы пыли, и едва слышно пробормотал:
– Вот и дождались… Не ошиблись, получается, высоколобые относительно этой самой точки невозвращения, все верно предположили. И это хорошо, очень даже хорошо! А Серега… Серега справится, пусть только попробует мне не справиться!..
Район Вязьмы, 10 октября 1941 года (продолжение)
Пришедший в себя Кобрин полусидел, опираясь спиной на нечто податливо-мягкое, похоже, пухлую деревенскую подушку. Ощущал он себя – учитывая, каким оказалось недавнее пробуждение! – как ни странно, вполне сносно. Немного кружилась голова, что было для него вполне привычным, не впервой контузию получает, да саднила правая ступня, которой он напоролся на осколок оконного стекла. Причем с последней определенно что-то делали, аккуратно ворочая туда-сюда. Ни гула авиационных моторов, ни взрывов больше слышно не было, лишь где-то вдалеке размеренно тявкала зенитка, видимо, посылая вслед улетающему восвояси противнику последние снаряды.
Помедлив еще пару секунд, Сергей слегка приоткрыл глаза, быстро оглядевшись. Ну да, очередная изба. Выбитые взрывом окна задрапированы плащ-палатками, так что внутри полутемно, свет дает лишь керосиновая лампа, стоящая на массивном табурете возле кровати. На которой он, собственно говоря, и покоится в полулежачем положении. Ну, или полусидячем. Самая обычная кровать, на какие он уже успел насмотреться в этом времени – скрипучая панцирная сетка под ватным деревенским матрацем и никелированные шарики на прутьях в изголовье. В комнате было ощутимо прохладно, то ли печь в октябре еще не топили, то ли тепло успело выветриться через вышибленные при бомбежке окна.
Над пострадавшей ногой склонилась девушка в медицинском халате и повязанной на голове косынке, умелыми движениями пеленая ступню турами бинта. Интересно, сколько он без сознания провалялся? Судя по всему, не столь уж и долго, коль зенитчики еще по летучим фрицам пуляют. Собственно, уже и перестали, вот как раз только что бухнул последний выстрел.
Почувствовав, что раненый пришел в себя, санинструкторша – ну, или кто она там, петлиц под халатом не видно, так что вполне может оказаться каким-нибудь военфельдшером – подняла голову. Быстрая смущенная улыбка сделала миловидное личико еще более привлекательным: