Командарм
Шрифт:
Но сейчас, возвращаясь мыслью к тому далекому времени, припомнил Кравцов — по странной ассоциации — одну исключительно неглупую книгу, читанную в годы студенчества. Теперь, через много лет вперед и назад, он не мог уже восстановить подробности. Ни названия книги, ни имя ее автора не всплывали в памяти. Помнилось только, что это была книжка малого формата, каким издавались в то время избранные биографии в молодогвардейской серии "Пламенные революционеры". Так вот, в той книге, между прочим, речь шла и о расколе социал-демократов на большевиков и меньшевиков. И советский автор — а дело происходило никак не позже ранних семидесятых — к удивлению Кравцова бросил мимоходом нетривиальную мысль, что не будь между Ульяновым и Мартовым личного соперничества, кто знает, как сложились бы судьбы русской революции. Ведь Ульянов отстаивал позицию, первоначально озвученную именно Мартовым. Где-то так, или наоборот, но не суть важно, поскольку нынче — в новой, возникшей не без помощи Кравцова реальности — уже не Троцкий числился оппозиционером и левым коммунистом. Лидером левой оппозиции оказался державник Сталин. И всех-то дел, что если нашла коса на камень, то "камню" путь только в "Петры" [25] , и никак иначе. Если нишу державника — не от хорошей жизни, и даже не вполне по своей воле — занял Троцкий, то Каменеву и Сталину оставалось одно — поднять знамя вечно зеленой "Левой". Впрочем, что — правда, то — правда, Троцкий умел быть прагматиком и государственником ничуть не хуже, чем лидером "истинных большевиков-ленинцев"…
25
Петр означает по-арамейски "камень". Так Иисус Христос назвал своего ученика — одного из двенадцати апостолов — Симона из Вифсаиды.
Беспокоило же Макса отнюдь не то, с кем в компании оказался он здесь и сейчас, хотя ему, если честно, этот блок нравился несколько больше того. Тревожила неопределенность. Он не знал — просто не мог знать — что правильно, а что — нет. Он творил историю на ходу, в движении, решая в каждый отдельный момент времени ту из насущных задач, что казалась острее. Импровизация… игра с листа… Ну, что тут сделаешь! Не было у Кравцова готовых рецептов "как нам обустроить Россию". Оставалось надеяться, что интуиция не подведет, и совесть не оставит.
День прошел, как не было. Пролетел, словно курьерский поезд мимо богом забытого полустанка, прогрохотал на рельсовых стыках, обдал облаком сырого пара, смешанного с угольным дымом, и умчался прочь, унося с собой — прихваченную между делом — половину ночи. И вроде бы, ничего толком не сделал: все только сидел да слушал. Слушал и сидел. Еще ходил, разумеется, заглядывая в отделы и отделения, и снова слушал. Здесь и там. Попыхивая трубкой, прихлебывая из стакана в подстаканнике крепкий чай, просматривая документы, отпечатанные на плохой пористой бумаге расплывающимися нечеткими литерами, расшифровывая каракули "революционных матросов" и "сознательных рабочих", — крестьян, слава богу, в Управлении пока еще не было — взвешивая на ладони тяжелые папки первоочередных дел. Возвращение превратилось в праздник "столоначалия", выродилось в рутину бесконечных представлений — сотрудников за полтора года заметно прибавилось — и встреч со старыми знакомыми, которых на поверку оказалось гораздо меньше, чем он ожидал. Впрочем, Генрих Эйхе все время находился рядом, и это, если разобраться, совсем не мало по нынешним временам, поскольку бывший военный министр ДВР был человеком прямым, неробким и верным. Избрав "линию" не колебался, выбрав сторону — шел как крепкий крестьянин за плугом, делал свою работу. Это не говоря уже о том, что не глуп, в меру образован, и отнюдь не твердолоб.
"И ведь не Эйхе единым, — как говорится, — жив человек", — Кравцов испытал мгновенное чувство облегчения — едва ли не умиротворение сошло на него — обнаружив "Жоржа" Семенова и еще кое-кого из "своих прежних людей" ровно там, где и оставил их, уезжая из Москвы в "ссылку". В оперативном отделе, кроме Семенова, нашелся и небезызвестный товарищ Саука, а в следственном — по-прежнему работали похожая на "товарища Наташу" Ольга Ларионовна Лаврова и руководитель "особой инспекторской группы" Микола Колядный. Ольга Викентьевна Гаврилова, как оказалось, все так же заведовала технической библиотекой, что ей как "инвалиду войны" было сподручнее, поскольку не предполагало оживленного общения с широкими массами сотрудников различных советских учреждений и многочисленными командирами РККА. Библиотека же — место тихое и даже укромное, располагающее к размышлениям и неспешным трудам, но и не препятствующее при надобности перемещениям в пространстве. Обслуживанием абонементов занимались две юные Марусины помощницы, а сама она по мере необходимости уезжала в далекие и близкие командировки, из которых, впрочем, никогда не возвращалась без новых — зачастую редких и ценных — книг. Так ее и представил Кравцову заведующий Общим отделом Юревич. Завотделом был доволен работой "библиотекарши" и не считал нужным это скрывать, тем более что она не только работала хорошо, но и заметно укрепляла своим присутствием парторганизацию отдела.
Макс такому положению был только рад: кадровый костяк управления, несмотря на все "невзгоды и происки", сохранился, а значит, есть с кем продолжать начатое три года назад дело. А дело это — чем дальше, тем больше — представлялось Кравцову не только важным и ответственным, но и необычайно сложным и безумно интересным
— А этот… ну, как его? — вроде бы вполне "искренне" затруднился вспомнить Кравцов, обращаясь к заведующему Следственным отделом. — Парень такой неглупый, с Украины… он к нам еще, кажется, из прокуратуры перешел…
— Никольский? Вы имеете в виду Льва Никольского? — обернулся к Максу Горожанин.
Валерий Михайлович Горожанин перешел в Военконтроль из ГПУ еще в 1923. По любым понятиям, он был более чем подходящей кандидатурой на руководство Следственным отделом контрразведки: дипломированный юрист, опытный подпольщик, чекист. Тем не менее, в отношениях с ним Макс все еще окончательно не определился. С одной стороны, Валерий Михайлович, как и сам Кравцов, происходил из эсеров. Причем в партии состоял, чуть ли не со времен Первой Русской революции, да и в большевики пришел не сразу, а только в девятнадцатом и из боротьбистов [26] . Подозревать такого человека в том, что он "засланец" Феликса, было бы странно. Но, с другой стороны, в Гражданскую всякое случалось, а Валерий Горожанин неоднократно появлялся в Одессе, что вообще-то, учитывая все тогдашние обстоятельства, настораживало. Кроме прочего, все с того же боевого 1919 года занимал он в Украинской ЧК, а затем и в Харьковском управлении ГПУ, отнюдь не малые должности. Разумеется, там и тогда это могло и не свидетельствовать об особо доверительных отношениях с Дзержинским, но и обратное верно. Так что…
26
Боротьбисты, украинская мелкобуржуазная националистическая партия левых эсеров. Возникла в мае 1918 в результате раскола партии украинских эсеров. Название получила по имени центрального органа партии газеты "Боротьба".
"Думай, казак — атаманом станешь!"
— Никольский? — переспросил Кравцов. — Никольский… Да, пожалуй, Никольский.
— Он к нам из Верховного Трибунала ВЦИК [27] пришел, — уточнил Горожанин. — Дельный сотрудник. Сейчас в Ленинград на повышение пошел. Там база флота и граница рядом — есть, где развернуться энергичному сотруднику. Как раз по его силам работа. Так что он на Ленинградском отделе теперь.
— На Ленинградском… — рассеянно повторил за ним Кравцов. Сейчас он смотрел в дальний конец коридора, откуда приближался крепкого сложения мужчина в ладно сидящей военной форме старого образца. Над левым накладным карманом летней рубахи привинчен был орден Красного Знамени.
27
Аналог Верховного Суда.
— А что здесь делает Фишман? — не оборачиваясь, спросил Макс у Эйхе.
— Заведует Научно-техническим отделом. Ты же его сам вроде бы рекомендовал, еще тогда…
— Рекомендовал, — согласился Кравцов, вспомнив дела давно минувших дней. — Так когда это было!
— Ну, давно или нет, а бумага в деле осталась. А нам тогда начальник на отдел понадобился, а Яков Моисеевич как раз из-за границы вернулся. Мы предложили, он согласился, РВС не возражал…
"Согласился… А что, очень даже удачно вышло. Яков человек надежный… И славно, при случае, по-итальянски можно потрындеть…"
Было уже четверть второго, когда Кравцов вышел из машины и пошел под бдительным взором державшегося за оружие Гудкова к парадному подъезду тяжелого пятиэтажного дома, в котором уже третий день проживали — ну, это был крайне мягкий эвфемизм — Макс и Реш. Там, при входе, тоже сидел охранник — какой дом, такой и консьерж, — и вполне откровенно следил за припозднившимся жильцом этого не совсем обычного, хотя и не единственного в своем роде, московского дома. Задерживаться под перекрестно прицеливающимися взглядами не хотелось, но и спешить особенно некуда. Рашель выехала с инспекционной поездкой в область, о чем и телефонировала ему, в управление, еще утром. Так что ждала Макса на третьем высоком этаже старого доходного дома, темно-коричневого в лучшие годы, а нынче линяло-бурого, пустая гулкая квартира, в которой они с женой и обжиться-то по-человечески не успели.
Кравцов вдохнул полной грудью по-ночному прохладный, но уже не холодный и удивительно пахучий воздух середины апреля и хотел было закурить, но поймал краем глаза блик света за плотно зашторенными окнами на третьем этаже — справа от парадного — и курить передумал. Снимать с предохранителя тяжеловатый, но надежный и мощный "Люгер" P-08, который Макс всегда брал в поездки, он тоже не стал. Предполагались три вероятных сценария развития событий, и ни один из них не подразумевал использования оружия. Правда, в третьем случае — предпочтительнее было, не откладывая, вернуться в управление, однако Кравцов склонялся к первому — самому драматическому — сценарию. Он кивнул Гудкову, поздоровался с "консьержем" и, плюнув на скрипучий и громыхающий "электрический лифт" фирмы "Сименс и Гальске", поднялся на третий этаж по лестнице. Следует заметить, что путем неуклонных и упорных тренировок Кравцов практически полностью восстановил свое разрушенное кутеповским снарядом здоровье. Иногда его посещали тяжелые головные боли, о чем он, однако, не распространялся, так же как молчал благоразумно и о некоторых других "неврологических симптомах". Но что касается физической формы, таким здоровым, как сейчас Кравцов не был, пожалуй, и в молодости. Впрочем, тогда он не был еще "командармом" и у него не было молодой жены.