Командарм
Шрифт:
— Добро пожаловать домой!
— Домой? — переспросил Фельдбин, но тут же взял себя в руки.
"Второй раз не поймается, — решил Кравцов, — но и к лучшему…"
— Ну, вы же, кажется, и начинали как контрразведчик?
— Я начинал как чекист.
— А сейчас вы кто?
— Сейчас я следователь Верховного трибунала.
— Вот и славно, — улыбнулся Кравцов. — Присаживайтесь, Лев Лазаревич. Курите.
Он вернулся на свое место за столом и неторопливо раскурил трубку.
— Вот и скажите, как следователь Верховного трибунала, что вы думаете о деле Краснощекова?
— Часть утверждений, содержащихся в деле, проверки не выдержали, — осторожно сформулировал Никольский.
— Какие, например?
— А как же тайна следствия? — возразил молодой следователь. — Я не имею права обсуждать с посторонними детали порученного мне дела.
— Ну, тут вам придется решить прямо сейчас, посторонний я или нет. — Макс пыхнул трубкой и не без раздражения отметил, с какой легкостью перенимает "подлые" приемы. — Но когда будете решать, примите во внимание вот что. Дело это будет докладываться на специальном заседании Политбюро. Вы же понимаете, что речь идет не о рядовом партийце, да и вообще не о нем, собственно?
— Мне никто не говорил, что дело на контроле в ЦК, — Никольский был не из тех, кто легко ломается. Умен, соображает быстро, и чувством собственного достоинства не обделен. Поэтому и ломать его Кравцов не собирался. Хотел лишь найти "консенсус".
— Дело на контроле в ЦКК, а Политбюро — это моя инициатива.
— То есть, вы тоже считаете, что Краснощеков растратчик?
— Между прочим, — усмехнулся в ответ Кравцов, — я бы тоже мог сказать, что не обсуждаю профессиональные вопросы с посторонними, тем более, что у меня и позиция повесомее, нет?
— Да.
— Так вот, — Макс убрал с губ улыбку и посмотрел на молодого следователя тем взглядом, который появился у него, по словам знакомых, еще в Гражданскую. Многие под этим взглядом чувствовали себя неуютно. Ежились, начинали потеть. Говорили, что взгляд "тяжелый", давящий, неприятный. — Я вас не для того пригласил, чтобы изображать "фигуру умолчания". Я Краснощекова знаю лично. Знаком и с его "любовницей". Никаких мехов он ей не дарил, вернее, подарок был, но один и вполне директору банка по средствам. Он ей муфту из чернобурки зимой подарил. Это все. Дачу в Пушкино снимает, это правда. Она ему служит и для представительских нужд. Кутежей там не было, хотя выпивки, в том числе с моим участием, были. Люди мы взрослые, водку пьем. Иногда много. Мои люди… наши люди из Военконтроля провели собственное расследование: факты растрат, коррупции и использования положения в корыстных целях не подтверждаются.
— Вы не имели права проводить расследование, — твердо сказал Никольский.
— Вообще-то имел, — Кравцов пыхнул трубкой и нажал на кнопку электрического звонка. — По делу проходит краском Генрих Христофорович Эйхе. Он обратился с жалобой по инстанции. Военконтроль принял вопрос к рассмотрению. Вот и все.
— Просто это у вас…
— У нас просто! Дмитрий Николаевич! — обратился он к вошедшему в кабинет референту. — Организуйте, пожалуйста, нам с Львом Лазаревичем чаек!
— Revenons a nos moutons [62] , — сказал Кравцов, когда за референтом закрылась дверь. — Вы ведь знаете французский?
62
Вернемся к нашим баранам (Фр.).
— Да.
— Вот и хорошо. В уничтожении товарища Краснощекова, — Макс специально выделил слово "товарищ", — заинтересованы некоторые видные деятели партии. Например, Валериан Владимирович Куйбышев. И я могу объяснить вам, почему. Во-первых, он "не наш". Социал-демократ? Несомненно. Но вот настоящий ли он большевик, многие сомневаются. Его биография раздражает: ведь он в социал-демократическом движении не меньше чем Сталин или Бухарин, хотя в ВКП(б) вступил только в семнадцатом. Он бывший глава государства, да и теперь, по-умному, должен был бы быть среди вождей. Но главное то, во что Краснощеков верит. Он ведь и в ДВР пытался внедрить — и небезуспешно — американскую экономическую модель, и сейчас выступает за НЭП. В контексте борьбы левой оппозиции против Новой Экономической Политики, уничтожение Краснощекова, как знаковой фигуры приобретает особое значение. Вы следите за ходом моей мысли?
— Да, — кивнул Никольский.
— Если вы доложите на Политбюро, что Краснощеков не виновен, ни Сталин, ни Каменев довольны не будут, а Крыленко вас не поддержит. Поддержу я. Если же вы сломаетесь и пойдете на поводу у "некоторых заинтересованных лиц", я положу на стол Политбюро свое собственное "дело Краснощекова" и в качестве превентивной меры размажу вас так, что, если даже Краснощекова посадят, сидеть будете вместе с ним. За фальсификацию следственных материалов. Dixi! [63] Слушаю вас.
63
Сказал; все сказано, добавить нечего (лат.).
— Таким образом, — Кравцов мысленно перекрестился, но лицом не дрогнул. — Дело Краснощекова следует считать грубо сфабрикованной провокацией, имеющей целью компрометацию видного революционера и одного из крупнейших наших деятелей на экономической ниве. Мне, как члену Центрального Комитета, представляется, что вопрос этот можно и должно вынести на рассмотрение партийного съезда. Нет сомнения, что Новая Экономическая Политика принесла стране не только благо, разрешив сложившийся в Республике и грозящий самому продолжению Революции кризис, но и создала условия, в которых нестойкие, идейно невыдержанные товарищи идут, и будут идти на корыстные преступления. Эту правду мы от членов партии скрывать не можем и не должны. Но у нас есть ОГПУ, Органы юстиции, Военконтроль, наконец, если речь идет о Красной Армии, чтобы бороться с взяточничеством, растратами и иными экономическими преступлениями. Эту борьбу, однако, не следует превращать в кампанию, и тем более, не должны пострадать в ней невинные…
"Ну, вот я и заработал себе врага… и не одного".
Ни Сталин, ни Куйбышев, ни Дзержинский содержанием его речи довольны, по-видимому, не были. Но против связки Ленин — Троцкий выступить побоялись. Впрочем, прошло совсем немного времени, и они припомнили Кравцову его активизм. Он об этом, однако, отнюдь не жалел. Сделал доброе дело, — спас хорошего человека — и политику, которую считал верной, спас от одной из первых попыток ее дезавуировать…
Глава 9. Жаркое лето двадцать пятого
Автомобиль пропылил по избитому телегами проселку, свернул на совсем уж ничтожную дорожку, поросшую клочьями травы, бурьяном да крапивой, отчаянно петляющую среди встающих все плотнее деревьев, и въехал в лес. Впрочем, не чащоба, какая-нибудь! Две минуты тарахтения мотора среди зеленоватого полусвета, пронизанного тут и там золотыми лучами, и они выбрались на берег реки.
— Нравится? — Бубнов вылез из машины, оправил рубаху под ремнем, повел плечами. — Хорошо!