КОМАНДИР ЯПОНСКОГО ЭСМИНЦА
Шрифт:
Между тем, Сугиура продолжал примирительным тоном:
— Я думаю, вы согласитесь со мной, Хара, если я поставлю ваш «Сигуре» головным, освобожу вас от грузов, предоставив таким образом вам полную свободу рук. С вашим опытом и искусством вы прекрасно обеспечите охранение всего отряда.
Это был, конечно, хитрый ход. В сущности, на меня, единственного офицера, который осмелился показать, что недоволен полученным приказом, возлагалась ответственность за проведение всей операции. Глаза всех присутствующих смотрели на меня, ожидая реакции на это предложение.
— Я понимаю ваши
Сказать, что присутствующие командиры были удивлены моим ответом — значит не сказать ничего. Они были просто ошеломлены. Я же продолжал:
— «Сигуре» — самый старый из всех четырех эсминцев. Его машина давно нуждается в ремонте, и я сомневаюсь, что он может развить скорость даже 30 узлов. Он совершенно не подходит для передового дозора. Я рекомендую назначить на сторожевое охранение капитана 2-го ранга Кошичи Сугиока. Его новейший эсминец «Араси» с легкостью развивает ход 35 узлов.
Капитан 1-го ранга Сугиура согнал с лица выражение недовольства и в наступившей тишине взглянул на капитан 2-го ранга Сугиока. Тот отвел глаза, не сказав ничего. Сугиура вздохнул и подвел итог совещания.
— Хорошо, господа, — сказал он. — Отряд поведет мой «Хагикадзе». Он будет осуществлять передовое охранение, но возьмет на борт причитающуюся ему долю людей и грузов. За ним пойдут: «Араси», «Кавакадзе» и концевым — «Сигуре» на расстоянии 500 метров друг от друга. Это создаст компактный, но маневренный строй. Это вас удовлетворяет, Хара?
Я отдал должное его выдержке и терпению и согласился. В конце концов все эти детали имели мало значения на фоне целесообразности всей операции.
Далее совещание стало обсуждать общий тактический план.
По этому плану мы должны были выйти из Рабаула на рассвете с тем, чтобы прибыть в район, где действует разведывательная авиация противника, с наступлением темноты. Сугиура считал, что американские самолеты-разведчики, базирующиеся на острове Рассела, способны действовать в радиусе 300 миль от своей базы.
Возможно, что неделю назад его предположения можно было считать совершенно правильными. Но мы были обязаны учитывать возможность того, что ныне разведывательная авиация американцев вполне может действовать и с более передовых баз. Скажем, с Рендовы, где противник обосновался еще с начала июля. Кроме того, наш отряд мог быть обнаружен и подводными лодками противника, а эта возможность вообще не рассматривалась на совещании.
Я больше не сказал ни слова, сидя в мрачной задумчивости.
Вспоминая это совещание, я до сих пор не могу подавить в себе чувство глубокого сожаления. Все-таки, думалось мне, я не сделал все возможное, чтобы доказать правоту своих взглядов. А сумей я это сделать, сколько жизней мне бы удалось спасти и в этой операции, и во многих последующих. И хотя разум подсказывает мне, что при столь жесткой иерархии, которая существовала в нашем флоте, мне вряд ли чего-нибудь удалось добиться, тем не менее я виню себя за недостаточные усилия.
6 августа около 3 часов ночи мы вышли из Рабаула, взяв курс на юг. Море было спокойным. Через дождевые тучи иногда проглядывало солнце. Временами
Мы проходили остров Бука, когда был замечен самолет противника, уходящий в облака. Наши радисты перехватили длинное шифрованное сообщение о самолете, помеченное «Срочно!» Видимо, это был доклад о нашем обнаружении. Рассчитывать на внезапность более не приходилось.
Я глядел на флагманский эсминец «Хагикадзе», ожидая, как отреагирует капитан 1-го ранга Сугиура на подобное развитие событий. Но ничего ровным счетом не произошло. Отряд продолжал следовать тем же курсом и с той же скоростью. Мне оставалось только сжать зубы и молиться, чтобы пронесло.
В 19:00 мы вошли в Бугенвильский пролив, где повернули на 140 градусов, имея скорость 30 узлов. Через два часа двадцать минут отряд находился северо-восточнее острова Велла Лавелла.
Мой «Сигуре» слегка отстал от отряда, так как 30-узловая скорость была слишком большой для него.
Штурман лейтенант Ешио Укихара доложил мне, что расстояние до нашего переднего мателота «Кавакадзе» увеличилось до 1000 метров вместо положенных 500. Он предложил форсировать двигатели, чтобы сократить дистанцию, но я не разрешил. Будем держаться на дистанции 1000 метров.
С правого борта проплыла Коломбангара с нависающей над всей местностью вершиной вулкана, зловеще торчащей на фоне черных туч. Слева не было ничего, кроме кромешной тьмы, из которой в любой момент можно было ожидать чего угодно. Меня бил озноб.
Я дал приказ нацелить все орудия и торпедные аппараты на левый борт, установив прицелы на дистанцию 3000 метров, а торпеды — на углубление 2 метра с раствором 20 градусов. А также удвоить число сигнальщиков.
Следующие 10 минут я напряженно всматривался в темноту, надеясь, что какая-нибудь мелькнувшая тень выявит присутствие противника. Тишина была прервана криком сигнальщика Ямасита:
— Вижу буруны! Черные объекты! Несколько кораблей идут прямо на нас!
Положив руль право на борт, я приказал выпустить торпеды по целям, появившимся с левого борта. Их носовые буруны были уже ясно видны. С ужасом я взглянул на идущие впереди три эсминца нашего отряда. Они продолжали следовать прямым курсом, вслепую сближаясь с вражескими кораблями. Мой «Сигуре» теперь находился в 1500 метров от «Кавакадзе», резко поворачивая вправо и выпуская одну за другой торпеды. Было 21:45.
Мы готовились выпустить восьмую торпеду, когда я заметил всего в 800 метрах от эсминца зловещий черный след, идущий в нашем направлении.
Я снова скомандовал: «Право на борт!» — и в этот момент увидел, как столб огня поднялся прямо в середине эсминца «Араси», а через мгновение — два огненных столба, вставших над «Кавакадзе». Нашего флагмана «Хагикадзе», который створился с «Араси», мне видно не было.
Взглянув на поверхность воды, я почувствовал, что у меня перехватывает дыхание: три торпеды шли прямо в носовую часть «Сигуре», которая мучительно медленно поворачивала вправо.
Я почувствовал слабость в коленях и вцепился в ограждение мостика. Первая торпеда прошла в 20 метрах у нас по носу, вторая — еще ближе. Что касается третьей, то казалось, что она непременно нас поразит.