Командировка в мир «Иной»
Шрифт:
Айрис прилетел сам. Следующей ночью. Приземлился рядом со мной и как гагакнул в ухо Аайю. Тот чуть шею ему не свернул. Благо у гусей она гибкая. И я вовремя проснулась, успела на руках блондина повиснуть и вдолбить в сонную головушку и полуголодный желудок, что это не завтрак наш и даже не обед, а его соплеменник, нуждающийся в помощи. В последнем я немного сомневалась, но сочла за лучшее упомянуть.
Гуся отдали на растерзание Профессору. Мальчишка за три дня здорово вымахал и начал кое-что осознавать. Пройдет еще пара-тройка дней, и братик превратится в тестостероновую бомбу со сломанным часовым
Брат обрадовался кролику, то есть гусю, но все равно подопытному. Отложил в сторону две одинаковые золотые пластинки с рунами, видимо, заготовки для мобильных телефонов, позвал Дорджину и заперся в повозке. Изредка оттуда доносился смех, шипение и из окна вылетали белые перья…
Они просидели взаперти остаток дня, ночь и до обеда следующего дня. Изредка из окошка высовывалась взъерошенная голова Профессора или его напарницы, требовала воды или еды и, получив желаемое, пряталась обратно. Один раз из окна вылез изрядно потрепанный гусак, жалобно гагакнул и тут же исчез, втянутый обратно в повозку. Крыльями сложно за хлипкую оконную раму зацепиться — перья скользят!
В обед сплетенная из прутьев дверь повозки распахнулась и повисла, шатаясь и скрипя несмазанными петлями от сильных порывов ветра, явив нашим взорам недовольного Айриса. Земо спрыгнул на землю, выдрал из уха последнее беленькое перышко и заявил:
— Я на ней никогда не женюсь!
Карсимус, Аайю и я переглянулись.
— И не надо! Я сам на ней женюсь! — оперевшись плечом на деревянную раму, стоял…
Если взять глаза Тома Круза, цвет волос Леонардо ди Каприо, губы Бреда Питта, овал лица Джонни Деппа, перемешать, встряхнуть, обезжирить, добавить харизмы Микки Рурка и Шона Коннери, заправить обаянием Даниэла Крэйга и украсить чертовщинкой Джэйсона Стэтхэма… Вот нечто такое и стояло в повозке. Видимо, Дорджина на него, как пестициды на огурцы, действует.
— Вот именно! — сбоку от Профессора высунулась взъерошенная головка магички. — Я согласна.
Та-ак! Я сейчас этому терминатору женских сердец масло-то в голове остужу, шарничики-то подкручу кое-где и мозги перепрограммирую заодно. Надумал тут судный день устроить, мать его дубовым веником в сауне. Я подобрала юбку, поднялась по ступенькам, показала брату растопыренную пятерню, сложила ее в фигу, а потом схватила Профессора за ухо и выкрутила его.
— А-а-а-а! — завопил брат и закрутился волчком.
— Я тебе женюсь, я тебе так женюсь, что мигом разводиться и паспорт кушать перед ЗАГСом побежишь. Сперва Пустоши деревьями засади, Москва-Сити дострой и всех голодных детей Уганды накорми и вырасти! Жених! Тебя кто просил чужую личную жизнь немытыми руками лапать?
— Мытыми! — пискнула Дорджина.
— Значит, все-таки лапал?! — я потянулась ко второму уху.
— Да! — крикнул Профессор. У меня оборвалось сердце.
— Нет! — возразила магичка, усиленно сигнализируя нервным тиком левого глаза брату.
— Как нет?! А за локоточек?! — не согласился Профессор.
Мое сердце воспарило на положенное ему место. Дорджина догадалась издалека начать обучение брата премудростям любви.
— Прекратить базар! — к нам присоединился Кзекаль. Не считая криво застёгнутой и одетой наизнанку рубашки, земо выглядел достойно звания гвардейца. Если не смотреть вниз…
— Раскудахтались! Днем не могли решить, кто на ком и когда жениться будет? — продолжил оборотень, но его никто не слушал. Взгляды всех присутствующих были прикованы к нижней части тела мужчины.
— Что? — гвардеец сообразил, что народ заткнулся вовсе не от его командного голоса и грозного вида. Медленно он опустил глаза ниже, тронул рукой ярко-алые кружевные панталоны до середины бедра, сглотнул, окинул нас тяжелым взглядом, в котором звенело бешенство, и… припустил к ближайшему дереву. Только его хвост и видели…
Я хихикнула первой, а спустя секунд двадцать все люди и нелюди залились смехом, плавно переходящим в конский ржач. Само собой разумеется, после такой побудки сон как рукой сняло. Наш обоз за час собрался, потушил костры, закопал угли и тронулся в путь. Правда, к полудню мы все клевали носом и еле тащились по дороге.
Сонное состояние помогал разгонять Кзекаль, щеголяющий в форменных, будто в насмешку, красных штанах. Ясное дело не кружевных, но вид оборотня гордо восседающего на коне с цветом лица под стать брюкам, то и дело вызывал у земо улыбки от уха до уха. И сколько бы он ни объяснял, брызгая слюной, что проснувшись от шума, нацепил случайно белье своей любовницы, никто ему не верил. Репутация военного была если не погублена совсем, то испорчена основательно.
О том с чего сыр-бор начался никто и не вспоминал. Профессор из повозки не вылез и Дорджину не выпустил. Пожалуй, они единственные, кто без всяких проблем смог вернуться в мир сновидений под крылышко Морфея. Прочие участники свадебной драмы куда-то запропастились. В пределах видимости находился лишь Карсимус, наводивший скуку кислой миной на лице — его с двух сторон одолевали жена и невеста.
Одна уточняла размеры бриллиантов на обручальном кольце, вторая вещала о никому не нужном расточительстве: второй жене достаточно в оправу из серебра кусок горного хрусталя всунуть. В семье правителя назревал скандал. Женщины, временно заключившие перемирие, достали длинные сапожные иглы войны и в срочном порядке мастерили из пяльцев для вышивания оптические прицелы.
Кзекаль, руководивший обозом, видимо, в отместку за утренний смех решил в обед всем настроение испортить. Он отменил стоянку! Земо, что с утра не позавтракали, ибо ужин не успел организмом до конца усвоиться, возмущенно зароптали, но тайная весть о трактире, располагающемся на нашем пути, пущенная в обход ушей гвардейца поваром, отсрочила планируемую для оборотня "темную".
К пятой вечерней грозе, выйдя из леса, мы увидели возделанные поля и разноцветные крыши деревенских домов. Сил у отряда сразу же прибавилось. В рекордно короткие сроки марш бросок был завершен. Площадь в деревне была занята, поэтому наша компания расположилась недалеко от забора, окружающего поселение, на зеленом пятачке. Большая часть народа моментально испарилась и материализовалась на постоялом дворе в обеденном зале, а меньшая — караульные остались сторожить потрёпанные магией повозки и добро на них.