Командировка
Шрифт:
Шесть ключей. Два от квартиры, один от почтового ящика, один от стола на работе, два вовсе не помню от чего. Увесистый металлический пучок, имеющий свойство уныривать в самую потаенную складку кармана. Что-то прояснилось у меня в голове. Я выскочил из подъезда и побежал к Натальиному дому. Ее дверь.
Глазок, как око Вия. Пластмассовая кнопка звонка. Дзинь! Дзинь!
Наташа открыла сразу. Но от двери не отстранилась, загораживала вход.
– Такое дело, - сказал я.
– Ключи забыл. Уехал я утром за грибами с Мишкой -
– а ключи забыл. Хоть на улице теперь ночуй. Наташа, пусти обогреться.
– Не надоел тебе самому этот балаган?
– Наташа!
Она сделала непонятное движение: то ли хотела захлопнуть дверь, то ли отодвинулась. Я ловко скользнул в щель, став гибким, как шланг, и прошмыгнул на кухню. Там вывалил весь свой грибной сбор на клеенку. Прибежала Леночка. Всплеснула ручонками от радости, глазки засверкали:
– Ой, дядя Витя! Это ты нам принес? Нам, да?
– Нам!
– ответил я.
– Все нам. Будегл жарить грибы. Ты любишь грибы, детка?
– Ой, я не знаю.
Наталья стояла в дверях, скрестив руки на животе, - судья и богиня. Я мельтешил, суетился.
– Видишь, Наталья Олеговна, видишь. Мы с Леночкой решили жарить грибы. Она хочет. Правда, Лена? У вас есть большая сковородка?
Наташа фыркнула и ушла в комнату. Через пять минут мы с Леной, вооруженные ножами, сидели друг против друга и чистили грибы, складывая готовую продукцию в эмалированный тазик. Я прочитал девочке небольшую содержательную лекцию о полезности и питательности, а также вкусноте грибов в сравнении с другими продуктами. Она слушала, высунув язычок.
Внимательный зайчонок.
– Что-то мать нынче, кажется, не в настроении?
– спросил я осторожно.
– У мамы голова болит от мигрени, - озабоченно пояснила девочка.
– А вот мы ее накормим грибами, голова и пройдет.
К тому времени, как мы справились со всей кучей, в большой кастрюле уже вовсю кипела вода. Мы вместе ее подсолили и вывалили туда из тазика ароматную массу. Я собрал со стола очистки, протер клеенку тряпкой. Леночка мне усердно помогала. Наталья так ни разу и не показалась.
– А сходи-ка ты, Лена, узнай, что там с мамой.
Не надо ли ей чего...
На кухне вдоль стены стояла старенькая кушетка.
Я прилег на нее, подложив под голову вышитую подушечку, свесив ноги на пол. Я слышал Ленин звонкий голосок:
– Мама, мама! Мы уже все почистили! Дядя Витя сказал, у тебя голова пройдет от грибов...
Что ответила Наталья, я не услышал. Подумал облегченно, что с этой кушетки я теперь уйду только прямо в районное отделение милиции. Под закрытыми веками плавали тугие волны тепла. "Наташа!" - хотел я позвать, но уже не мог, уже спал.
Когда очнулся, то увидел ее спину. Наталья склонилась над плитой и что-то там помешивала. По кухне растекался терпкий горячий запах картошки с грибами.
– Который час, Натали?
– Около семи.
И
– А где мои почти новые ботинки?
– спросил я.
– Сушатся, - сказала Наташа.
Я сел, снял пиджак и швырнул его в угол.
– Не забывайся очень-то!
Наталья повернула ко мне перекошенное еще не вспыхнувшим, еще подступающим гневом лицо. Волосы плеснулись на щеку.
– Ты что делаешь? Очумел? Лена дома!
Не отвечая, я двинулся в ванную, не спеша разделся и встал под душ. Включил его на такую мощность, что прохладные иглы воды чуть не прокололи кожу.
Целую вечность упивался этим струящимся блаженством, ворочался, кряхтел, отплевывался. Потом отключил воду, раскрыл пасть и рявкнул:
– Эй, Натка! Дай чистое полотенце! Слышишь?!
Дверь приоткрылась, и в щель просунулась тонкая
ее рука с синим махровым полотенцем.
– Давай не подглядывай!
– предупредил я.
Ночь. Мы лежим в кухне на узкой кушетке.
В окошке покачивается унылая луна. Как ни дико, я не знаю, о чем говорить, и спать не хочется. Как-то не до сна. Зато Наталья уже несколько раз засыпала, я будил ее, неосторожно повернувшись.
– Да спи уже, спи!
– говорит она с бабьей ночной ворчливой интонацией.
Легко сказать: спи.
– Мы ничего не обсудили, Натали, - говорю я нудно.
– Это безнравственно.
– Что обсуждать?
– Как? Вот... жизнь дальнейшую. Мало ли. Разные детали.
– Витя, завтра на работу. Сейчас три часа ночи.
– Ты что, действительно любишь своего мужа?
– Да, люблю.
– Не ври!
– А ты не спрашивай.
Луна сует под штору рыжую голову. Вздрагивает в приступе невралгии холодильник.
– И все-таки, наверное, я доволен, Натали. Всетаки счастлив. У нас будет семья, дети. Мы никогда не расстанемся...
Она поворачивается ко мне, влипает головой в плечо. Спит.
Она меня, наверное, не любит. И все равно я счастлив. Эту ночь я счастлив. Я счастлив долгую теплую ночь в маленькой кухне на кушетке рядом с доктором Натальей Олеговной. Она спит, посапывает, и я стараюсь не дергать затекшим плечом, чтобы ее не разбудить.
"Знаешь, Наташа, - говорю я ей молча, - я выстою. Надо дело делать. Вся наша утешительная самоирония, вся эта дешевая фанаберия - никому не нужны, не самоценны. Пока мы заняты делом, и честным делом, - мы живы, и жизнь имеет смысл. Как бы ни было трудно и тошно - доводи до конца любую работу. До последней точки. Только тогда сможешь уважать себя. Сколько можно сворачивать с полдороги, отсиживаться, смотреть, как другие в кровь расшибают лбы, и еще при этом ехидно посмеиваться. Мы умные, а те дурные. Неправда! Умен тот, кто брезгает прятаться за словами, оправдывать свою трусость и неумение идти до конца некоей высшей мудростью.