Командировка
Шрифт:
Меня немного смущало, что от нее попахивает винцом. Впрочем, какое это имело значение. "Может быть, завтра куда-нибудь сходим вместе?" предложил я.
"А у тебя деньги есть? Ты кем работаешь?" - спросила она. "Никем пока. Приглядываюсь". "А-а!" - сказала она. По дорожкам ходил сторож в сопровождении милиционера и гнусаво выкрикивал: "Парк закрывается. Попрошу!" Я повел подружку к выходу, бережно обнимая за плечи... Возле бильярдной стояла группа офицеров, человека четыре, молоденькие. Ктото из них окликнул мою даму по имени, она выпорхнула из моих рук и через мгновение уже оказалась
Мое настроение ничуть не ухудшилось. Я понимал, что не гожусь для нее. Голова кружилась от радости.
На попадающиеся навстречу парочки я смотрел сочувствеш-о. Жажда жизни, жажда полета расширила легкие. Я брел через ночную веселую Москву, как через собственную прихожую. К женщине, оставленной у бильярдной и так громко смеявшейся, я испытывал глубокую благодарность. За что? Не знаю. Ко всем женщинам - молодым и старым, красивым и уродкам- я испытывал нежную благодарность в тот ночной час. С тех пор минуло много лет, но отношение мое к ним почти не изменилось... Только я научился прятать его глубоко в себе, понимая, что так-то оно лучше...
Кабина, в которой мы с Леночкой сидели, доползла до верха "чертова колеса" и медленно поехала вниз. Леночка давно спрятала лицо у меня на груди, вцепилась ручонками, ноготками в мою руку и только изредка высверкивала одним, полным отчаяния, глазом.
– Я не дышу от страха!
– сообщила она.
– Ну и напрасно. Лучше погляди, какой отсюда прекрасный открывается вид. Мы даже можем разглядеть твой дом, если хочешь.
– Дядя Витя, мы не упадем?
– Что ты, малыш, что ты!
Свободной рукой я гладил ее худенькие лопатки.
Она вздрагивала и прижималась ко мне все теснее - маленький теплый комочек. Как же это я не сообразил, что колесо слишком высоко для нее. Вдобавок тут дул пронизывающий ветер.
– Мы уже спускаемся, Леночек!
По мере приближения к земле дрожь ее улеглась, тельце расслабилось, и вот я наконец увидел оба глаза, заблестевшие прозрачным лукавством.
– А я вовсе и не очень боялась, - сказала она.
– Я сам испугался. Еще бы! Такая высь.
– Правда?
– Лена, ты просто отчаянный ребенок. Я тобой восхищаюсь!
Она совсем успокоилась, возгордилась собой, чуть покраснела, шепнула:
– Если хочешь, можем еще разок прокатиться!
– Ну уж нет. Хватит. Одна - пожалуйста!
Леночка с облегчением выпустила воздух:
– Не-е, одной неинтересно...
В ресторане за ужином мы разговорились. Леночка рассказала кое-какие случаи из своей жизни. Ей нравилось, что она очутилась в сугубо взрослом обществе, и к концу нашего скромного ужина (люля-кебаб, пиво для меня, лимонад для Леночки, два пирожных е кремом) начала подражать сидящим за соседним столиком девицам: перекинула ногу на ногу и жеманно закатывала глаза
– Я думаю, Вовка в меня влюбился, что ли, - говорила она.
– Все время на меня смотрит и смотрит.
Я сказала: "Чего ты на меня смотришь?" А он сказал:
"Куда хочу - туда смотрю". И ходит за мной целый день, и ходит. После мы кушали, он в меня кинул печеньем. Прямо в щеку попал. Такой дурак. Я сказала Тамаре Яковлевне: "Вовка кидается". А он сказал:
"Я хотел ей печенье свое отдать". Нужно мне его печенье, да? По-моему, он просто глупый. Как ты думаешь, дядя Витя?
У меня как раз было такое состояние, что я ни о чем не думал. Я забыл о времени, о Наталье, о неоконченной командировке - обо всем. И это благодаря ей, маленькой щебетунье с голубым бантом. Она была тем самым существом ли, посланцем небес?
– но тем самым, что сладостно поглощает внимание без остатка.
– Видишь ли, - сказал я, - в твоих отношениях с Вовой трудно разобраться со стороны. И все-таки, мне кажется, тебе рановато рассуждать о любви.
– Почему?
– Ну, как тебе сказать. Любовь требует больших сил, а у тебя их мало.
Леночка недоверчиво пискнула.
– Каких сил? Ты что, дядя Витя?
Я сделал глубокомысленный жест: почесал в затылке.
– Я, правда, помню, тоже в четвертом классе привязался к одной девочке. Она мне нравилась. Но это не любовь, это была дружба. Честно сказать, я вообще удивляюсь, как это мы с тобой заговорили о таком предмете. В нем и взрослые-то мало смыслят... Давай лучше поговорим о чем-нибудь другом. Ты смотрела фильм "Карлсон, который живет на крыше"?
– Да.
– Он тебе нравится?
– Нравится, нравится... А почему вон те тетеньки курят? Разве им можно?
– Курить вредно, - сказал я с натужной уверенностью, - и мужчинам и женщинам.
– Мишка сказал, он уже два раза курил.
Это который тебе голову откручивал?
– Он ведь плохой, да?
Не знаю... Пойдем домой, Лена, уже восемь часов. Мама волнуется...
Из первого попавшегося автомата я позвонил Наталье: никто не ответил. Тяжелое предчувствие морозцем обожгло лопатки. То, что я сделал сегодня, и то, что делал все последние дни, представилось вдруг гигантской нелепостью, которая неминуемо повлечет за собой другие нелепости. Я испугался и вобрал голову в плечи. Среди сплошных несуразностей, скаливших акульи морды, было одно живое пятно - девочка, которая вела меня за руку. Она одна не была порождением бреда, и если за нее держаться, если за нее крепче держаться, то, наверное, еще можно уцелеть.
"Это нервы!
– подумал я.
– Погляди, сколько вокруг красивых, смеющихся лиц. Погляди. Возьми себя в руки. Не раскисай! Это нервы!"
Я подумал, что когда-то и я ходил, сунув свою ладошку в большую сильную руку, и как хорошо, что тот, кто держал мою маленькую спичечную ручонку, не был похож на меня...
– Леночка, ну куда ты меня тянешь, совсем не в ту сторону! Пойдем быстрее. Ты устала? Давай я тебя понесу.
– Хочу на качели - Какие качели? Мы были уже на качелях. Мама ждетг волнуется.