Командировка
Шрифт:
После короткого молчания глухой, тягучий Наталыш голос - такого я прежде не слышал:- - Или ты сейчас же отпустишь девочку, или за ней придет милиция. Ты понял, негодяй?!
– Я не умею разговйривать в таком тоне!
– гордо заявил я и аккуратно повесил трубку. Понимал, что мне недолго осталось куражиться, но ведь и жить оставалось, по всей видимости, не более двадцати - тридцати лет. Острое чувство, какое испытывает человек, долго падавший куда-то вниз и наконец узревший дно, - такое незабываемое чувство испытывал и я сейчас. Кончики пальцев покалывало,
На кухне я долил чайник и поставил на плиту.
Потом сел на диван рядышком с Леночкой, обнял ее за плечи, и мы стали вместе разглядывать иллюстрации. Иногда девочка спрашивала: кто это? что это?
– и я подробно объяснял. Нам очень понравились "Приключения капитана Врунгеля". Там много смешных рисунков. Леночку особенно развеселил Врунгель, скачущий на лошади, а мне приглянулся негр-чистильщик, надраивающий кому-то башку сапожной щеткой.
Но когда я сдавленно хмыкнул, Леночка взглянула на меня с укоризной. Ей было жалко человека, которому надраивают голову сапожной щеткой, и она не могла понять, что тут может быть смешного... Тикали часы на стене, тикали с незапамятных времен; уютно светил торшер на страницы, Леночка устало отбрасывала прядь волос, соскальзывающую ей на лобик, в туалетном бачке свирепо взрыкивала вода; сосед сверху уже врубил свои бесконечные диски; на кухне шипел чайник. Множество привычных звуков создавали иллюзию внятной тишины. Потом - звонок в дверь.
– Это мама, мама!
– крикнула Леночка и спрыгнула с дивана.
– Спрячься!
– сказал я ей.
– Пусть она тебя поищет.
Леночка обрадовалась и полезла под диван, юркнула туда как ящерица.
Да, это была Наталья. Бледная, встрепанная, некрасивая. Само возмездие.
– Где дочь?
– бросила через порог.
– Входи.
– Давай сюда девочку!
– Входи, Наташа, не кривляйся.
Помешкав, она все-таки вошла, демонстративно стараясь меня не коснуться.
– Ищи! Она спряталась... Мы играем в прятки.
Наталья смерила меня взглядом, в котором было не только ледяное равнодушие, но и отдаленная жалость. Так, вероятно, смотрит мясник на куренка перед тем, как открутить ему голову.
– Доченька, где ты? Выходи. Мне некогда. Выходи, слышишь, а то отшлепаю. Лена!
– Она спряталась, - сказал я.
– Мы же в прятки играем.
Наталья быстро прошла на кухню, потом в гостиную, потом в ту комнату, где под диваном притихла девочка. Заглянула и в ванную, и в туалет. Я ходил за ней по пятам и уныло повторял: холодно, холодно.
Пощечину она влепила мне в коридоре, около вешалки с одеждой.
– Кого любишь, того бьешь. Это уж известно, - сказал я.
Наташа опустилась на кухне на стул и уставилась на меня в упор. Ее лицо было таким, как будто она выскочила из парилки. Под глазами глубокие тени, почти впадины.
– Я тебя ненавижу!
– Чего не бывает в семейной жизни, - сказал я.
– Надо уметь прощать...
– Лена!
– крикнула она.
– Если ты сию минуту не выйдешь, я тебя так выпорю...
Я
– Ты какое варенье хочешь? У меня есть черничное и сливовое.
В дверях возникла улыбающаяся девочка. С волос ее свисали обрывки ниток, на личике серые разводы пыли.
– Мамочка, ты бы меня никогда не нашла... Дядя Витя...
Наташа схватила ее за руку, дернула, тряхнула и поволокла за собой, как куклу.
– Ой, ой, ой!
– заверещал несчастный ребенок.
– А как же чай?!
– вопросил я им вдогонку.
– У меня цейлонский смешан с грузинским. Лена, Наташа, куда же вы?
Блеснул перепуганный Леночкин глаз, хлопнула дверь, и я остался один... Спустя некоторое время мне показалось, что тихонько скребутся в дверь. Открыл - никого.
29, 30 июля. Суббота. Воскресенье
Субботы, кажется, не было вовсе. Выпадают дни - как сны. В них живешь приглушенно, на ощупь, расплывчато. Организм дремлет наяву, сосредоточенный на полутонах подсознания. Что-то, конечно, происходит, но вроде и не с тобой. Желания беспредметны, движения бесцельны, мысли рассеяны - оглянешься и не знаешь, что ты делал час назад... Туманно всплывают какие-то обрывки: сковородка с подгоревшей колбасой на кухонном столе, раскрытый томик Чехова, зеленый до жути, жужжание мух под потолком, запах мастики, внезапный рев пожарной сирены, игральные карты на тумбочке, еще что-то такое...
Хорошо помню, вечером (или утром?) позвонил Миша Воронов и в приказном порядке велел мне собираться за грибами. Сказал, заедут за мной на машине часиков в шесть утра. Чтобы не вступать в нелепый разговор, я сразу дал согласие, уверенный, что никаких грибов на свете давно не существует...
Видение Леночки в комнате. Твердое решение никогда больше не звонить Наташе. Какие-то бодрячки на экране телевизора, говорящие все те слова, которые они говорят из вечера в вечер. Сон в летнюю ночь.
Стояние на лестничной площадке с заглядыванием в пролет. Обезумевший сосед, пытающийся пробиться через потолок с помощью электродрели. Горячая вода в ванне, ощущаемая как лейкопластырь. Терзания любви несчастной. Дрожание коленок и боль в крестце. Дважды два - четыре. Аты баты, шли солдаты, шли солдаты на базар. Пряталась не Леночка, а я.
Это я забрался в стиральную машину. Попробуй, отыщи! Какой-то шутник включил машину, а я стал накручиваться на барабан. Это было не больно, но досадно. Я не собирался до такой степени простирываться. Шампунь разъедал глаза. Кто же этот баловник?
Кто все шутит надо мной, никак не уймется? Мокрый и плоский, с разбухшей от воды головой, не видя спасения, заорал я: мама! мама! И проснулся. Шум стиральной машины слился с дверным звонком. За шторами светало. Ругаясь, кряхтя, я пошел отпирать.
Приехал Миша Воронов. Ворвался в квартиру, как смерч:
– На кого ты похож? Ну, скотина! Ты что - проспал?
– Что тебе надо?
Он вгляделся, сбавил голос:
– Витя, пожалуйста, не дури. Мы и так опоздали.
– Куда опоздали?