Командор
Шрифт:
Подняв свой кубок, Олег оглядел свою многочисленную команду и громко сказал:
— Я пью за всех! Ну, поехали!
Корсары радостно взревели, подхватывая почин своего «адмирала». Хорошо пошло!
Как-то так получилось, что после тисканий, хлопаний по плечам, по спине и дружеских рукопожатий, от которых пальцы трещали, Олег с друзьями уединился вместе с капитанами и офицерами.
Закусив, Сухов покончил с торжественной частью и перешёл к официальной:
— Значит, так, ребята… — Он потянулся за своим ларцом, подхватил его и поставил перед капитанами. — Вот здесь наши векселя — мои, Яра, Понча и Виктора.
Там, куда мы уйдём, они нам не понадобятся, а вот вам очень даже могут пригодиться…
— Так не пойдёт, командор, — твёрдо заявил Диего. — Это ваши законные доли! Давайте тогда мы вам золотом отдадим.
— Верно, — поддержал его Моллар. — Иначе несправедливо получается.
— Ну не совсем так, — улыбнулся Олег. — «Синюю чайку» мы заберём с собой…
— …Вот на неё и погрузим золотишко! — заключил Мулат.
— Ладно, ладно! — засмеялся Сухов. — Я не против. Ещё одно.
Когда выйдем к Скале, на галиоте останемся только мы четверо. Там дело-то минутное, дай бог, оно нам удастся. Так что приютите команду «Синей чайки» и не забудьте про их доли.
— Всё сделаем, командор.
— Ну тогда давайте ещё по маленькой, и баиньки. А с утра — в путь.
Ранним утром, доев и допив остатки вечернего пиршества, флотилия вышла в Карибское море, ложась на курс норд-вест.
Дорога предстояла дальняя — к Наветренному проливу, в обход Эспаньолы, к той самой Скале веков.
Пончик по-прежнему командовал своими канонирами, Сухов и Быков стояли вахты, как все, однако самая большая, тяжёлая и ответственнейшая нагрузка легла на плечи Акимова.
Виктор мудрил над Т-установкой.
Серватиус сколотил ему ящик из красного дерева, с гроб величиной, замазав его изнутри сургучом, не ведая, что мастерит корпус гальванической батареи на полторы тысячи вольт.
Он же сработал деревянные рамки для самой установки и каркас, в который эти рамки встраивались, и дощатые стенки, чтобы обшить всё снаружи для пущей красоты и целости.
Сперва Виктор переделал все самые лёгкие дела — отшлифовал изумруды, сварганил нечто а-ля лампы Яблочкова с угольными электродами для создания вольтовой дуги, долго ковырялся с допотопным хроностабилизатором, аккуратно обкладывая его платиновыми зеркалами «от Монтесумы».
А потом начались главные страдания.
Акимов собрал у друзей их айфоны со смартфонами, которые два года болтались у тех на шее, как ладанки, и принялся за ювелирную работу — сборку процессора.
— Только ты… это, — пробормотал Ярик, протягивая Виктору свой «сотик», — поосторожнее там, ладно? Смотри, чтобы фото не удалились, о’кей?
— Ты кого опять фотал? — подозрительно спросил Пончик.
— Ну так, — туманно ответил Быков, — кое-кого…
— Колись давай!
— Ну-у… Ришелье, короля и королеву, Бекингема…
— Знал бы, — коротко сказал Олег, — убил бы!
— Так батарейки же сели! — подивился Шурик.
— А у меня там солнечная панелька встроенная… На один-два кадра хватало.
— Вывод, — сказал Акимов, — горбатого, конечно же, могила исправит!
И утащил всё электронное оборудование в мастерскую, попросив никого не мешать ему, даже Гли-Гли.
Пару раз Сухов заглядывал одним глазком — Виктор, прицепив вскрытые и распотрошённые айфоны к рамкам, тянул между ними золотые проволоки, линкуя, да так, чтобы те не касались друг друга.
Изолированных проводков в семнадцатом столетии не водилось, а покрывать жилки каучуком или ещё чем вручную было муторно и ненадёжно.
Вытачивая изоляторы из кости, Акимов бережно наматывал на них непрочный золотой провод, соединяя, подключая, выводя на пульт.
А уж о том, зачем учёному занадобились серебряные шестерёнки, выдвигавшие некие золотые стержни с насечками, или золотой тубус с грубыми линзами из изумрудов, Олег даже спрашивать не пытался.
Не потому, что боялся на грубость нарваться — его-то Витька никуда не послал бы, почтение имея, — а только зачем мешать человеку и задавать глупые вопросы?
Как будто, узнай он ответ, стал бы лучше разбираться в хронотехнике…
Главное, чтобы установка сработала один-единственный раз, и сработала успешно, остальное — от лукавого.
Прошла неделя, и Акимов покинул мастерскую.
Нервничая и обедая через раз, он здорово схуднул, зато выглядел внешне спокойным.
— Всё! — выдохнул он. — Готово!
— Скоро уже… — пробормотал Пончик, нервно потирая руки, и взмолился: — Господи, только бы ничего не случилось, не помешало бы!
— Всё под контролем, Понч, — внушительно сказал Быков.
— Дай-то Бог…
Олег в разговор не вмешивался.
Он задумчиво смотрел вдаль, на красный «Симург», шедший впереди и ощутимо кренившийся под громадой парусов.
На догонявшие его «Коронадо» и «Эль-Тигре».
На море, плещущее вокруг.
На весь этот мир, прекрасный и ужасный, чистый и грязный, жестокий и смиренный.
Сухов ощущал в этот момент, что его уже отделила от текущего столетия некая грань, проведённая надеждой, желанием, любовью. Переступить её возможно, но это обязательно породит сожаление, тождественное личной трагедии. Да и зачем?
Возвращаться — плохая примета…
Глава 18, в которой каждый прибывает в свой пункт назначения
От Гонава за эскадрой пиратов следовал какой-то флейт, но он держался на почтительном отдалении, а после и вовсе затерялся между небом и морем.
Олега мучило, выматывая все нервы, тягостное чувство, которое иногда охватывает человека перед дальней дорогой.
Вроде и билеты куплены, и вещи собраны, и отпуск оформлен, как полагается, но в тебе всё равно продолжает жить некое иррациональное ощущение обязательной неудачи, зряшности предпринятых усилий.