Командор
Шрифт:
— Томагата говорить — на земле мы не навсегда, лишь на время. Народ Маноа чах и умирал. Согамосо остался в городе один. Когда он умирать, оставаться только призраки…
Дослушав Хиали, Сухов хотел было задать вопрос, но Томагата опередил его.
Кариб, почтительно выслушав согамосо, обернулся к Олегу:
— Томагата говорить: если нами править согамосо Испании, мы забирать золото и уходить. Только золото Маноа приносить проклятие и великое зло.
Олег молча протянул Томагате тихуэлос и значительно сказал:
— Коанобо.
Согамосо впервые улыбнулся, и такая радость сквозила в его улыбке, такая любовь, что Сухов поневоле испытал щемящее чувство.
— Коанобо… — пробормотал Томагата, оглаживая дрожащими пальцами маленький золотой диск. — Коанобо…
Сжав тихуэлос в кулаке, он заговорил с куда большей прочувствованностью.
Хиали передал все вопросы в приблизительном переводе, и Олег ответил на каждый по очереди.
— Коанобо много страдал, но умер свободным. Испанцы, принёсшие ему страдания, умерли прежде него. Наши желания? Лично мне нужно шесть или семь больших изумрудов, а моим друзьям — немного золота. Столько, сколько смогут унести с собой.
Согамосо покивал понятливо, развернулся и побрёл, сделав жест, понятный в любом времени: прошу следовать за мной.
И корсары двинулись следом.
Последний правитель Маноа привёл их в большую кубическую комнату, освещённую через вырез в потолке.
Внизу, прямо под зиянием в крыше, находился квадратный бассейн — сюда стекала вода в дождь.
Но не это привлекало внимание — у каждой из стен были сложены целые груды сокровищ.
Золотые статуэтки, литые и плоские, ожерелья, диадемы, браслеты, сосуды, жаровни, нагрудники в форме сердца или диска, шлемы, броши, слитки и толстые золотые листы, свёрнутые в трубы, звероподобные фи-гурки-тунхос в виде крокодильчиков, рыбок и прочей фауны, носовые кольца серповидной формы, подвески в виде человеческой фигуры с головой птицы, ложки, чаши, полноразмерные изображения фаллосов и целые россыпи тихуэлос…
Не обращая никакого внимания на сокровища, Томагата прошаркал в дальний угол и открыл большой ящик, плетённый из бамбука.
Ящик был доверху полон изумрудов…
— Виктор, выбирай.
Акимов присел возле ящика и принялся сосредоточенно выбирать каменья, изредка присвистывая от восхищения.
Наконец он поднялся, держа в руках семь или восемь продолговатых кристаллов в форме шестигранных призм.
— Шикарно! — выразился он. — Даже пилить не надо, отшлифую только, и всё!
Оглянувшись на корсаров, заробевших от этакого обилия богатств, Олег усмехнулся.
Рассмотрев выложенные сокровища, он отыскал ожерелье из золотых фигурок — обезьянки, рыбки, кроко-дильчика, птички, ящерки, змейки — и повесил себе на шею.
— Алёнке подарю, — объяснил он Пончику. — Сувенир будет.
Добавив к ожерелью колье из крупных изумрудов-окатышей, Сухов повертел перед глазами свой бриллиантовый перстень и нацепил на палец ещё один — индейской работы, с изумрудом.
— Ну что, ребятки, затариваемся, — сказал он, — и на выход с вещами!
Ребятки набили мешки так, что еле подняли их.
Согамосо глянул на корсаров безразлично и с одобрением кивнул Олегу, оценив его скромный, но изысканный выбор.
— Ступайте с вашим богом, — сказал он неожиданно на корявом испанском, — и поспешите, ибо близится закрытие врат. Палица Чибча-Чумы опустится, и воды переполнят озеро Парима…
— Прощай, Чоконта Томагата, — поклонился Сухов, — мира тебе и покоя.
Все корсары неловко согнулись в поклоне и гуськом покицули дворец последнего из согамосо.
По главной улице они ступали неторопливо — тяжесть давила на плечи, и только Олег с друзьями смотрели вокруг.
Сказочный, сновидный город Маноа представал им роскошной декорацией к голливудскому блокбастеру, а не реальным местожительством. Однако позвякивавшие на шее ювелирные изделия убеждали в обратном.
Оказавшись за воротами города, Сухов будто стряхнул с себя морок и пошагал веселее.
Да и возвращаться было куда легче — под гору. Корсары только и кряхтели, сгибая спины под мешками.
Олег улыбнулся. Забавно… Он уже не считает себя корсаром! Словно какая черта проведена была между командой и их командором.
Четверо из тех, кто спускался сейчас по каньону, родились в этом времени и умрут здесь же, а он со своими полагает родными иные годы. Их там ждут, в далёком будущем.
Рассевшись по каноэ, корсары повеселели — всё проще, чем нести.
— Ничего-ничего… — коварно улыбнулся Пончик. — Ещё пороги впереди. Угу…
— Пустяки, Понч! — фыркнул Быков. — Своя ноша не тянет!
— В точку, — кивнул Франсуа, со стоном выгибая спину.
— Командор, — спросил Жерар Туссен, — а ты почему взял так мало?
Олег усмехнулся. Момент истины? Ну не скрывать же от них…
— На земле мы не навсегда, — вздохнул он, — лишь на время… Мы из очень далёких краёв, ребята, и очень хотим вернуться обратно домой. У нас у всех, кроме Виктора, там семьи. И эти изумруды, что он взял во дворце согамосо, нужны нам для возвращения.
Корсары заметно огорчились, но закивали понятливо. Семья — это святое.
— Колдовство, — уважительно сказал барон де Сен-Клер.
— И скоро вы… обратно? — осведомился Кэриб, шмыгая носом.
— Скоро, юнга, — сказал Сухов, хлопая Уорнера по плечу, — скоро. Через месяцок.
— Ну это ещё долго! — повеселел Кэриб.
Все посмеялись и взялись за вёсла.
Тяжело нагруженные каноэ кое-где чиркали днищами по дну, но после ручей углубился.
И вот снова они попали в тень, отбрасываемую Падающей скалою.
Тошнотворное чувство посетило Олега, сжимая сердце, — и отпустило.