Командор
Шрифт:
Бледный фон Горн спустился в шлюпку, сжимая в руке горлышко бутылки, а в зубах — ноле.
Он молчал, но не из гордости. Просто горло сжало страхом — его ждала верная гибель от голода и жажды!
Вся команда провожала шлюпку, оживлённо оценивая зрелище.
Вельбот уже возвращался, когда Сухов поглядел в трубу.
— Ну? — спросил нетерпеливо Мулат Диего. — Чего он там делает?
— Пьёт ром, — скривился Олег.
— Вот дурак! — воскликнул Нолан Чантри. — От рома же только сильнее пить хочется!
— Скоро он это поймёт, — усмехнулся Сухов, складывая трубу. — Поднять паруса!
Пиратские корабли шли на юг, подгоняемые устойчивым норд-остом, и ничто не мешало плаванию — открытый океан был совершенно пустынен.
Только раз пристали к одному из островов — то была Гваделупа, которую карибы называли Карукерой, «Островом прекрасных вод».
Водичка здесь реально была вкусна, и ею залили все бочки, а Пончик, человек знающий, велел в каждую из бочек накидать промытых и прокалённых на огне серебряных песо — для обеззараживания. И снова в путь.
К устью Ориноко подбирались через пролив Бокас-дель-Драгон, что между матёрой землёй и островом Тринидад.
Испанцы, проживавшие на острове, кучковались в маленьком селении Конкерабия, сохранившем своё индейское название, и особой опасности не представляли — в здешних местах золота не водилось, а коли так, то и вице-король Новой Гранады не обращал ровно никакого внимания на поселенцев.
Стало быть, ни боевых кораблей, ни фортов тут не водилось.
Выйдя на простор залива Пария, Олег вызвал всех капитанов и договорился о последующих действиях.
— Мы будем отсутствовать с месяц, не более, — сказал он. — Но и не менее. Так что дожидаться нас тут смысла нет. Сделаем так… Мы уйдём дальше на «Синей чайке», а спустя… мм… месяца через полтора-два заглянем в Гонав, на известную стоянку, да и свидимся!
Капитаны согласились, и корабли плавно разошлись — три подались обратно на север, в Карибское море, охотится на испанские навио, а галиот пересёк залив и заплыл в Макарео — один из десятков рукавов, на которые ветвилась Река.
Так, с большой буквы, её называли индейцы — «Оринуку» — Река.
Сезон дождей заканчивался, и Ориноко разлилась широко и вольно.
Огромная дельта распадалась на рукава и протоки, озёра и старицы, болота и острова.
Ближе к океану топкие берега покрывались мангровыми зарослями, а чуть выше по течению начинались дремучие леса. Сельва.
С узких пляжей и намытых островков лениво сползали в воду огромные оринокские крокодилы.
Сколько Олег ни приглядывался, а рептилии меньше пятнадцати футов в длину ему не попадались на глаза.
Огромные ящеры бесшумно ныряли в мутные волны, выставляя одни гребенчатые спины да надглазья.
Жёлтые бельма бесстрастно взирали на двуногую дичь, упорно не желавшую становиться пищей.
Мелкие кайманы были суетливы на фоне своих громадных собратьев, зато черепахи не двигались вовсе, словно памятники самим себе.
— Руки-ноги в воду не совать, — строго предупредил Пончик.
— А чего? — удивился де Жюссак.
— Сейчас покажу…
Шурка достал здоровый шмат солонины, уже попахивавший, и швырнул его за борт.
Вода тотчас же закипела — рыбины длиной в локоть и зело зубастые принялись рвать шмат, не позволяя тому утонуть.
На счёт «три» угощения не осталось.
— Ни-че-го себе… — выдохнул барон де Сен-Клер.
— Это пираньи, — сурово сказал Пончик. — Корову или быка они обглодают за минуту, человека съедят ещё быстрей. Акулищи тут тоже водятся, заплывают с приливом. И ещё есть такие угри, большие, электрические…
— Какие-какие угри?
— Электрические! Они током бьются… Ну как от молнии. И тоже — насмерть.
— Всё, — решительно заявил Жак де Террид, — в реку я ни ногой!
— И ни рукой! — подхватил Кэриб.
Усмехнувшись, Сухов перевёл взгляд на кроны деревьев.
Туда смотреть было куда приятней — на ветках мостились алые ибисы и ярчайшие туканы.
С ними спорили расцветкой попугаи, среди листвы копошились всякие мартышки, понизу расхаживали цапли-ябиру, складывая мосластые ноги.
Запахи прели, сладковатые ароматы цветов плыли над рекой, щекоча нос и дурманя рассудок.
Деревня племени варао открылась за очередным поворотом русла. Не на берегу, суши вообще видно не было — дома стояли на сваях.
Часто они имели всего лишь две-три стены, а то и вовсе обходясь без оных — один дырчатый пол да крыша из пальмовых листьев.
В тени качались пёстрые домотканые гамаки. Лачуги соединялись между собой мостиками, к которым были причалены десятки каноэ-куриар.
И тишина…
— Разбежались все, наверное, — предположил Быков, — попрятались. За испанцев нас держат.
— Хиали! — окликнул кариба Олег. — Позови их, скажи, что мы не враги.
Индеец сложил руки рупором и прокричал нечто гортанное и абсолютно непереводимое.
— Моя сказать: мы враги испанцев, — пояснил Хиали.
Такая характеристика оказала-таки «положительное влияние» — один за другим полуголые варао стали показываться.
С помощью кариба удалось кое-как договориться насчёт ночлега — солнце садилось.
Зато какое индейцы проявили радушие, когда Сухов возымел желание купить у них четыре каноэ!
Железные топоры и ножи в обмен на пироги из крокодильих шкур, натянутых на бамбуковые каркасы, — подобный бартер вызвал настоящий ажиотаж.