Командор
Шрифт:
За обратными билетами.
Домой. В родное время.
Глава 16, в которой Олег выбирает сувениры
Карони то сужалась в теснинах-ангостурах, ускоряя своё течение, то разливалась, сразу обретая плавность и неторопливость.
Бывало, что вода «вставала на дыбы», гремя порогами и водопадами, и тогда гребцы причаливали к берегу, двигаясь по сухопутью и волоча плавсредства за собою.
Хотя понятие «двигаться» в условиях сельвы имело много значений.
Иногда это означало — шагать, переступая через выпирающие корни, избегая паутин с их мохнатыми обитателями в ладонь величиной, задыхаясь от испарений, чувствуя, как деревенеют руки, удерживающие чёртову лодку.
Порою было гораздо хуже — приходилось сначала выхватывать абордажные сабли, используя их не по назначению, — рубить подлесок, забивавший все про-галы между огромными деревьями. Буквально протискиваться сквозь заросли.
Лишь изредка путь в обход очередного ревущего водопада казался прогулкой.
Колоссальные стволы уходили вверх, словно колоннада неземного храма, сплетаясь в вышине ветвями так плотно, что до сырой земли едва доходил рассеянный зеленистый свет.
Лианы-халявщицы обвивали могучие деревья, уползая по ним всё туда же, к небу и свету.
Вся жизнь проходила в кронах — там роились гигантские бабочки, носились стаи птиц, скакали обезьяны.
А внизу была гниль и прель, цвели орхидеи и крались суперкошки — пумы с ягуарами.
Олегу, привыкшему к мытью, жилось труднее того же Франсуа, уверенного, что вода расширяет поры в коже и тем пропускает разные хвори.
Жара и духота угнетали, хотелось сорвать с себя хотя бы рубаху, но зудение пури-пури тут же отбивало охоту обнажать торс.
Мази едва хватало на то, чтобы натирать восьмерым запястья, шеи и лица. Так что приходилось терпеть и пот, и вонь.
Слава богу, мучения его кончились, когда равнина стала сменяться плоскогорьем.
Появились холмы-банкос и маленькие плато-мезас, всякие симас — круглые каньоны с плоским дном, и знаменитые тепуи — огромные столовые горы с отвесными слоистыми стенами, курчавые от зелени на плоских вершинах.
Они были невозможны, эти создания природы, похожие на исполинские постаменты…
Да нет, ни на что они не смахивали.
Однажды, уморившись грести, каноэ задержались в тихой заводи.
Олег не сразу, но заметил-таки индейца, неподвижно стоявшего среди зарослей.
Это было похоже на картинку-загадку «Найди зайчика».
Надо было выделить какие-то элементы из видимого, увидеть иначе, вглядеться.
Лицо у краснокожего было размалёвано, под носом торчал полумесяц из рога, пучок крашеной травы заменял штаны, а правою рукой «индио» сжимал копьё.
Сухов поднял пустую правую руку — древний жест добрых намерений — и улыбнулся.
Индеец постоял, поморгал, а после переложил копьё в левую руку и повторил Олегов жест.
Гортанным голосом он начал что-то говорить, но даже Хиали не понял ни слова.
Потом кариб пустил в ход иные наречия, и контакт с грехом пополам был налажен.
— Он говорить, что вперёд идти опасно, там живут злые духи.
— Передай ему, что наша магия сильнее.
Понял ли индеец Хиали, осталось неизвестным — он повторил жест миролюбия и скрылся в лесу. Канул. Растворился.
А далеко за лесом загудели барабаны, то учащая ритм, то замедляя.
— Интересно, а местные туземцы — людоеды? — задумчиво сказал Кэриб.
— Да нет, — утешил его Быков, — так, через одного.
— Просто всем не хватает человечины, — подхватил Шурик. — Угу…
Ведя столь милые разговоры, они добрались до того места, где в Карони впадала река Каррао.
Изгибаясь, она растекалась в Лагуну-де-Канайма, а неподалёку грохотал водопад, разбиваясь на гряды.
Олег заоглядывался, высматривая обещанную Каонобо речку, и обнаружил аж четыре потока. Все они скатывались в Карони по отлогому склону, но лишь одна из речушек обтекала невысокую белую скалу, походившую на неровный конус.
— Верным путём идём, товарищи! — крикнул Сухов, указывая на белую скалу. — Вылезаем. Хватаем и тащим. Во-он туда.
Привычным усилием подхватив пироги, корсары потопали «во-он туда».
«Во-он там» обнаружился скромный прудик, куда вливалась небольшая речушка, узенькая — перепрыгнуть можно, ежели с разбегу, но глубокая, по пояс.
— Вперёд!
Речушка текла и текла, шире не становясь. С обоих берегов её обступали деревья, прикрывая сплетавшимися ветвями.
Солнце почти не заглядывало, лишь изредка к воде пробивался одинокий луч — и снова тень.
— Знаете, что мне эта речка напоминает? — проговорил Пончик. — Канал! Или арык.
— Похоже, — кивнул Быков.
— Это ж сколько рыть надо было! — покачал головой Франсуа.
— А куда спешить? Рой да рой…
— Плыви да плыви.
Так и плыли — день, другой, третий. А на четвёртый речушка, чьё происхождение посчитали искусственным, потекла вдоль необъятного подножия тепуи.
Глянешь вверх — словно у подъезда небоскрёба стоишь.
— Ничего себе, — воскликнул Кэриб, — громадные какие!
— Ещё шлёпнется чего-нибудь на голову… — проворчал Шурик, опасливо поглядывая вверх, на отвесные красные стены, за которые даже лишайник не цеплялся.
— Яйцо птеродактиля, конечно же, — предположил Виктор, оборачиваясь с каноэ, плывущего впереди.
— Молчал бы уж, — буркнул Пончик. — Тоже мне, лорд Рокстон выискался…
Сухов не стал им говорить своё начальственное «цыц», он сосредоточенно искал следующий ориентир — Двухглавую скалу.
И нашёл.
Холмы, подходившие почти вплотную к тепуи, отступили, речушка словно расслоилась, разбегаясь по трём руслам, но лишь на берегу одного из них высилась крутобокая скала с двумя вершинами, похожая на собор в каком-нибудь Сан-Фернандо-де-Сибао. Она почти примыкала к тепуи, бросая тень на его кручу.