Комар в смоле
Шрифт:
Почему обратились ко мне, господину Олегу Стасову, как написано на беджике, понятно, – не так уж много в стране инспекторов ГРУ, да еще «важняков». Нет, не шпионского ГРУ, а ГРУ МОП, ревизионного управления министерства оборонной промышленности.
Некоторые амбициозные армейские чины пытаются отгородиться от всех, объявляя армию государством в государстве. Брехня все это. Армия, как и любой живой организм, имеет туловище, голову, ноги и руки.
Туловище – это, естественно, строевые части. Ноги – вся ползающая и летающая техника. Голова – Генштаб. А мы – оборонная промышленность –
Лично я все вышеперечисленное должен контролировать, чтоб не воровали сверх меры и не брали сверх нормы.
С карьерой у меня не было проблем из-за крайнего сходства с первым Президентом России. Я это осознавал и старательно тренировал непередаваемый переход с придушенного чиновничьего тенорка на громогласный начальственный рык. Слегка подкрашенная белая грива и нарумяненные щеки довершали образ и умиляли мое непосредственное начальство. Вот и тянули вверх за уши. Кому не хочется иметь в подчинении самого Президента? Так и дорос до важняка.
Скляр же, мой сокурсник, паренек субтильного не только телосложения, но и всего иного, так и застрял на должности районного зампрокурора. По идее – первый подозреваемый в убийстве своего шефа. Но это только на первый взгляд. Уж я-то знал, какой лентяй Димка по жизни, и несуетное место зама его полностью устраивало.
Из четверых убитых я знал двоих – Беликова Серегу, автомеханика, жившего со мной раньше по соседству и Пашку Жиганова – охотоведа. С Серегой несколько лет голозадого детства гоняли в лапту на поляне, зато с Пашкой просидел последний год в школе за одной партой. Учились оба другана средненько, счастье искали на малой родине, делали, что могли – за что их убивать?
А вот насчет прокурора – всегда есть причины. Нет безгрешных в грешном мире, особенно в брошенном государством на выживание селе. Можно не умереть с голоду за счет старческих пенсий, но многим, которые помоложе, хотелось на свой кусок хлеба намазать чужой кусок масла.
Масло добывали не только продажей самогонки, но и узаконенной спекуляцией под названием «русский бизнес». Мелкие торгаши сбывали прелую зарубежную одежку и обувку, покрупнее – предлагали перемороженное мясцо довоенной закладки и его производные третьей свежести, а элита приторговывала лекарством, запчастями и машинами. Соблазны великие, особенно у кого в руках дышло закона.
Я еще раз глянул на красные черепа, намалеванные розовой губнушкой. А ведь Нинка Гудкова – блондиночка. Как говорится – в первую очередь «шерше ля фам».
В школе она была «гадким утенком». Костлявая, бледная, лицо, засиженное веснушками, да еще и среди вечно отстающих. Чувствуя собственную убогость на фоне школьных королев красоты, эта молчушка безропотно топала с нами из класса в класс.
После школы королевы разъехались по городам и весям в поисках принцев на белых мерсах, а Нинка скромно закончила курсы продавцов в родном городке.
Расцвела она быстро и неожиданно. Сделайте Моне Лизе модную прическу платиновой блондинки – это и будет наша красавица. И пошла сельская Джоконда по рукам. Очень богатым рукам.
Первого мужа, который увез ее в Заполярье, посадили за хищения. На остатки роскошной жизни моя одноклассница открыла сразу несколько гадальных фирм, проявив при этом блестящие коммерческие таланты.
Не имея нужного образования для получения лицензии экстрасенса, она догадалась обучать гаданию на картах Таро и обрезанию кармы медицинских сестер. Оборудовала им комнаты прямо на их жилплощади, подписывая многолетние жлобские договора из половины дохода. Это с первого взгляда кажется честным, а если учесть расходы новоявленных колдуний на рекламу, содержание комнат, текущие расходы по учету и регистрации клиентов, взятки и отмазки, то медсестер становилось жалко.
Накопив за пару лет капитал, мадам Гуднини, как она любила себя называть, осыпала весь Север гадальными фирмами. Было их у нее больше, чем веснушек на лице. Цыганские бароны пытались ее уничтожить не раз.
В ответ на преследования Нинка покидает холодный Север и переводит на теплые донские берега все свои финансовые потоки. Мало того, сразу по возвращении в мой родной городок она женит на себе местного молодого прокурора. Родив ему дочку, окончательно успокаивается и переключает свою бешеную неутоленную коммерческую страсть на компьютерное брокерство.
Знающие люди поговаривали, что через год она ухитрилась скупить акции половины лекарственных фирм страны. Но это – только разговоры.
Трудно заподозрить биржевую акулу в милой женщине, которая, тихо напевая, плетет в полисаднике веночки из ромашек для своей белокурой малышки.
Какой резон Гуднини убивать собственного мужа? Он же не только отец ребенку, но и надежная крыша!
Здесь, как говорится – могу, но не хочу.
А губная помада на бокалах? Тонкая подстава. Попытка свернуть инспектора ГРУ на боковую дорожку и замазать грязью ангела во плоти.
То ли от пересыхания в мозгах, то ли это первые признаки сближения с богом, но меня начала преследовать полузабытая мелодия песенки: «Бежит по полю Афанасий, семь на восемь, восемь на семь».
Почему семь на восемь? Это его размеры? В каких единицах? Не в сантиметрах и дюймах точно. Явно в старинных мерах. Рост на Руси меряли аршинами, пядями и вершками. Тогда в пядях Афанасий будет сто двадцать на сто сорок сантиметров. Этакий крепыш-колобок. А морда восемь на семь в вершках будет тридцать пять на тридцать. Нехилый хлебальник был у Афанасия.
И причем тут он? Откуда в голове появились эти странные цифровые ассоциации? Я повернул голову к единственному светлому пятну в моей камере – лампаде. Она высвечивала семь кубиков оклада иконы по горизонтали и восемь – по вертикали. Вот откуда эти цифры. Каждый кубик – в пядь.
Кстати, почему лампада не гаснет? И масло на вид не уменьшается. Явно кто-то шастает по моей личной камере, пока я сплю.
Хотя и света от лампады… Даже лица Божьей матери на иконе не разглядеть. Одно коричневое пятно. И справа от плеча какая-то серебряная надпись. Я до рези напряг глаза. Первое слово «стена», а дальше – не разобрать.