Комбатанты
Шрифт:
Мне надлежало вести себя почтительно, понурить голову и повесить крылья, но я вместо этого смело шагнул вперёд и развалился на седалище (или сидении?) напротив родича. Наблюдение за сменой выражений его лица обогатило мои познания и натянуло нервы.
— Что ты себе позволяешь, щенок?
— Да какие между нами церемонии, родственник? Ты меня послал в какое-то звёздное захолустье и ещё хочешь, чтобы я отвечал там за порядок? А вот обломись и завянь, милый дядюшка!
Смуглое лицо пошло фиолетовым румянцем, дядя ничуть не походил на маму, в другую пошёл породу, я даже подозревал,
— Немедленно извинись и впредь веди себя прилично!
Почему бессмертные думают, что они лучше людей? Вот и рядом ведь не лежало. Я развалился ещё нахальнее, вытянул ноги, расплескал крылья. Уж как довести до синего каления дражайшего родственника я знал точно и тонко. Впрочем, и особых стараний прикладывать не приходилось.
— Я не собираюсь каяться в том, что свершил! — отчеканил, как будто бил в горн (или бубен? Без Аргуса рядом я жутко необразованный! Может по наковальне?). — Вы хотели подстроить мне гадость у вас получилось, но последствия уже произошли, и сделанного не изменишь. В самом деле, положа руку на сердце, вы правда, думали, что я в этой ссылке примусь псалмы распевать?
— Ты будешь наказан! — взревел он.
— Я знаю!
На его лицо страшно было смотреть. Хорошо, что у бессмертных не бывает апоплексического удара. Или плохо?
Дядя отчеканил, словно заколачивал гвоздями гроб, вот теперь я, кажется, выразился правильно, хотя довольно печально.
— На тысячу циклов полное поражение в правах! Изоляция! Позорный ошейник!
Он расправлялся со мной не просто сурово — жестоко, но я лишь усмехнулся. Если я гну свою линию меня ведь ничем не запугаешь. Мама, как всегда, научила верным алгоритмам.
Расправа последовала немедленно. Дядя наложил новый блок на мою силу, такой мощный, что я по сути превратился по своим возможностям в ребёнка, с удовольствием собственноручно застегнул хомут, низводивший меня с самого верха иерархии на самое дно.
— Ступай на хозяйственный двор!
Нужники чистить. Это я образно, конечно, выражаюсь, но по сути мне определили участь рабочей скотины, то есть я получил судьбу, от которой стремился избавить свой народ.
Выходя из дядиного кабинета, я не улыбался, но на душе было светло. Я совершил то, что задумал, у меня всё получилось. Я ведь досконально знал порядки этого балагана и своего дядю тоже. Свирепо расправившись со мной, он к светлому отнесётся более чем снисходительно. Такая уж у них, судей, была манера — противопоставлять провинившихся друг другу. Приняв на свой хребет главную ношу, я почти наверняка выводил из-под удара Ари, а я ведь, как уже признавался, чувствовал себя очень виноватым перед ним. Да мы не будем больше работать вместе, тут получается я его обманул, но зато ему простят сотворённое нами беспутство, и он сможет заниматься любимым делом и получать неплохие миссии.
Увидев в каком состоянии я вышел с судилища, бедняга предвечерний побледнел как его крылья.
— Мерцур!
— Всё наладится, Ари! Хребет у меня крепкий и поверь, не переломиться. Удачи тебе и хороших напарников! Неси в массы что там положено, прости, я этого так толком и не выучил.
Он совсем потух, и я
— Не вздумай за меня заступаться, — шепнул я торопливо, потому что его уже призывали в кабинет. — Дядя вспылил, но пройдёт полцикла, и он сжалится над любимым племянником и всё это с меня снимет. Живи счастливо, светлый! Я пришлю тебе пачку писем, перевязанных красной лентой.
— Зачем?
— Чтобы ты мог их хранить, как принято у людей.
Так мы расстались навсегда.
На пути к месту моего позорного заключения перехватила мама. Глаза её горели грозным огнём, но я знал, что пламя это предназначено не мне.
— Постой, сынок! Сейчас я разберусь с твоим дядей! Мы уладим это дело раньше, чем ты дойдёшь до цели.
— Нет, — сказал я. — Так нужно. Мне и всей вселенной. Пусть несчастная хоть недолго поживёт в безопасности.
Она вгляделась в меня, женщина, которая всё про меня понимала.
— Действительно нужно?
— Да, ты же знаешь, что я справлюсь, и, если быть до конца честным, я всё же виноват.
— Хорошо, сын. Я буду тебя навещать.
Она обняла меня, наплевав на запрет и отпустила вершить судьбу по моему разумению, а я отправился к месту казни. Оно внушало ужас всем, значит, хорошо, что я не впечатлителен.
Как там звали героя, который вычистил знаменитые конюшни (или это герой был прославленный, а не хлев?) Всё равно. Мне бы его проблемы! Труд предстоял огромный, да только когда он меня пугал? Я взялся за дело.
Глава 22
Поле деятельности, которое предоставляют поражённому в правах, никогда не отличается привлекательность. Я ожидал увидеть кошмар и в предвкушениях не ошибся. Складывалось впечатление, что дядя миллионолетьями копил хаос, чтобы от души порадовать родного племянника. Это как же надо было постараться, чтобы довести заведение до такой степени неопрятности. Кто бы испугался, но я — нет. Да, я не идеал тёмного, но работать люблю и не боюсь никакого труда.
Силёнок мне оставили чуть-чуть, так чтобы с ног не падал, потому продвигаться пришлось буквально по шажочку.
Фактически меня поставили уборщиком. Да здесь всё немного сложнее, но я не берусь объяснить, как выглядят места нашего обитания в действительности. Могу обрисовать контур моих теперешних занятий.
Представьте себе комнату, которую требуется подмести. Вы берёте веник и производите уборку. Всё так, но пыль накапливается снова. Можно опять взяться производить требуемую операцию вручную, но если постараться, то вполне реально научить метлу мести самостоятельно. Прошу прощения за тавтологию (или это аллитерация?), но именно так я и принялся действовать.
Я начал создавать системы, которые могли справляться без перманентного контроля со стороны. Когда-то они уже были здесь, но устаревшие примитивные и большей частью основательно заглохшие. Дядя запустил свою академию до жуткого состояния. Тянул время, полагаясь, как видно, на прежний труд.
Ничего, у меня впереди тысяча циклов неволи, как раз хватит, чтобы довести хозяйство до ума. Пусть там, во внешнем мире развиваются и приходят в упадок цивилизации, здесь идёт свой черёд, и он весь мой.