Комбатанты
Шрифт:
Отец нахмурился, хотя даже подзатыльник не отвесил, а ведь мамы, которая никому не позволяла меня тронуть, рядом не было. Что ж, как видно у родителя есть понятия о чести, потому что бить меня такого каким сделали сейчас, это всё равно что пинать младенца.
— Я понимаю, что ты испытываешь горечь, хотя из чистого упрямства не позволил мне предотвратить наказание.
Он хотел сообщить что-то ещё, одну из тех вещей, которые казались ему правильными, а мне идиотскими, но терпение требовалось для других целей, поэтому я не стал ничего выслушивать, а просто позвал отца с собой.
— Идём, я покажу тебе, что успел
Нет, он безусловно, знал о том, какой я занимаюсь работой, вполне возможно и об истязаниях, которым меня подвергали время от времени юные и безмозглые сопляки, вообразившие себя богами, но наблюдал со стороны. В некотором отношении он был так же упрям как я. Теперь он увидел всё вблизи, так, что мог, что называется, пальцами пощупать, а это производило впечатление, поверьте.
Я показывал те участки необъятной махины своего хозяйства, которые уже сияли порядком и радостью, демонстрировал другие, где лишь начал великий процесс восстановления. Я говорил и не мог остановиться, потому что гордился тем, что успел совершить и не собирался утаивать достижений.
На отца эта экскурсия произвела даже большее впечатление, чем я рассчитывал. Он не молол чепуху, а слушал, вникал в конкретности и несколько раз давал мне дельные советы, которые я принял с благодарностью.
Когда мы вернулись в моё жалкое жилище, он больше не вспоминал о вине мести и прочих неважных вещах. Мы говорили о том, как сделать процесс преображения более уверенным и красивым. Вот такая беседа пришлась мне по нутру.
В конце визита, вновь оглядевшись, он как будто вспомнил о своих прежних обязанностях и спросил неуверенно, не может ли чем-то мне помочь. Не знаю, что имел в виду он, но я не преминул воспользоваться случаем и попросил обеспечить меня обучающими коконами, чтобы я мог продолжить образование.
Кажется, я произвёл на родителя ещё лучшее впечатление, чем надеялся. Он скрипнул зубами и ответил, что снабдит меня всеми требуемыми пособиями, а если ректор посмеет возражать, убьёт его. Я благодарно поклонился.
Отец ещё потоптался немного прежде чем уйти, но всё же высказал то, что я не ожидал услышать раньше окончания срока моего позора.
— Я всегда считал, что мама была слишком снисходительна, но теперь вижу, что избаловала она тебя именно так как следовало.
Я улыбнулся, когда остался один. Знал бы отец, какой мощной поддержкой прозвучали его слова и советы, и обещание дать мне то единственное в чём я сейчас нуждался. Я и сам теперь иначе оценивал отношения родителей. Мне всегда казалось, что папа побаивается мамы. При мне он никогда не смел ей возражать, но теперь я понял, что не опасение получить затрещину им руководило, а страх задеть подругу, которую любил, причинить ей огорчение и беспокойство.
Я думал о родителях с нежностью и надеялся, что однажды тоже отыщу себе девушку, благополучие которой станет для меня величайшей ценностью. Я понял, что такое забота.
Да, кстати, дядюшка ведь действительно заявился ко мне через цикл или около того со дня моего заточения и снисходительно объявил, что готов простить и так далее, ежели я выражу требуемое послушание и раскаяние. Я внимал, мысленно улыбаясь, а потом послала дражайшего родственника так далеко, как сумел. Учитывая общество, в котором мне недолго пришлось вращаться (спасибо, дорогие лоси, как вы там на чужбине?), знания по этому поводу были
— Гордыней страдаешь, племянничек? — взревел он, брызгая пеной.
— Ага, дядя, а ты — хернёй?
Избить он меня не избил, но и без подлости не удалился. Усилил мою блокировку до такой степени, что какое-то время я едва мог передвигаться и делать свою работу, а я вытерпел и это, но обязанности не бросил. Вскоре он вернул порог на привычное место, опасаясь, как видно справедливого гнева родителей.
Так и шла моя жизнь. Я к ней привык. Радовался, глядя как преображается доверенный моему попечению мир, не плакал о прошлом. Шли циклы, сменялись в академии кадеты, и однажды я узнал, что стал чем-то вроде талисмана всего заведения, местной легендой. Старшие накрепко заказывали младшим меня обижать, объясняя насколько чище и упорядоченнее стала их жизнь с тех пор как я засучил рукава и взялся за метлу.
Признаться, я был очарован этим подарком судьбы. Если бы я старался измыслить для себя самую дорогую награду, не смог бы придумать ничего лучше. Постепенно я добрался до самых забытых закоулков своего хозяйства, привёл в порядок и их, а потом неустанно следил за сохранностью построенных мной систем, любуясь новой сияющей гармонией.
Отец не обманул и снабдил требуемыми капсулами, так что в свободное время я постигал науки, которые благополучно пропустил, когда следовало отдавать им должное, и это дело тоже двигалось вполне успешно. Ари говорил, что я способный, думаю, он гордился бы мной.
А вскоре в нашем заведении образовалась ещё одна традиция. Сначала я решил, что кто-то случайно забыл неподалёку от моего жилища новейшее учебное пособие, одно из тех, которых у меня не было. Я вернул капсулу владельцу, а на другой же день она вновь тихо парила у моего порога, и я понял, что это подарок. Ребята не только перестали меня обижать, но и стремились порадовать. Я с благодарностью принял подношение и в дальнейшем от них не отказывался. Я видел, как расцветали те, кто сумел и решился мне помочь, чего ещё желать изгою?
Признаться, я не загадывал стать героем, всего лишь намеревался пройти путь, что следовало, а оказалось, что пример моей стойкости делает кого-то лучше. Теперь я улыбался чаще, чем грустил, и, если прежде закрадывались иногда сомнения в правильности моего выбора, они исчезли совсем. Я доказал себе и другим чего стою, хотя вполне мог спрятаться за спиной родителей. Я стал взрослым.
Когда наказание подошло к концу, это едва не застало врасплох. Я так привык к одиночеству, что давно не тяготился им. Упорядоченный мной мирок составлял чудесную компанию, отогревал душу новым совершенством.
Тысяча циклов осталась за спиной, и я впервые задумался о том, какая же это неохватная бездна лет. Существует ли ещё цивилизация, у начала которой я стоял? А порождённый мной народ? Размножился ли, принёс пользу людям или причинил вред? Впрочем, сделанного не воротишь, я надеялся, что люди способны справиться с любой головной болью сами, даже той, что я им подкинул.
Когда я пришёл к ректору, чтобы получить свою законную свободу, он казалось, не расположен был её мне давать, но или не придумал толкового плана противодействия, или не решился его осуществить. Я неожиданно для него оказался слишком на виду, хотя он и постарался столкнуть на самое дно.