Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей)
Шрифт:
На этот раз Пудовочкин слушал как бы покорно, когда сторож договорил – утробно, с рыком гоготнул, сказал с радостной торжественностью:
– Твоё обчество сейчас развалюшку твою зажжёт! Ничего умней они не придумают. Я-то без боли себя застрелю, а ты с бабкой твоей пожаритесь неспешно, как два хорька в угольях. Ой, задушевно порадуесся...
Старуха тонко вскрикнула, упала на колени перед иконами. Пудовочкин сладко рассмеялся:
– Боль-то от огня – о-оо, какая... поди-ка потерпи её! Чай, не минуту, не две, хе-хе-хе...
Вдруг
– Или надеесся, за вас, двух клопов, они мою жизнь уступят? Да они полста таких, как вы, да ещё двадцать малолеток спалят, лишь бы у меня жизнь взять! Да что им отец родной и хоть кто, когда есть я!
29
Домишко окружили. Атакующие лежали за могилами, держась от избы саженях в тридцати. На кладбище всё прибывали люди, но поручик Кумоваев приказал задерживать их в отдалении: Пудовочкин поминутно стрелял из окон.
К поручику подобрались Усольщиков и Бутуйсов, сообщили, что с отрядом, кажется, покончено; всё дело заняло чуть более получаса.
– Значит, остался один главный, – заключил поручик. – Я ждал вас, господа, чтобы посоветоваться. – Он уже знал, что капитан Толубинов и Бесперстов погибли. – Придётся зажигать домик. Мерзавец уже убил бондаря Данкова, троих ранил. Банщик Бортников умирает от осколков его гранаты.
– А как же сторож с женой? – спросил Усольщиков. – Живы ли?
– Пожалуй, проверим. – Бутуйсов выглянул из-за могильного бугра, крикнул: – Эй, сударь! Заложники невредимы?
Пудовочкин сгрёб бабу, высунул в окошко чуть не до пояса.
– А-ай, не дави! – истошно кричала та. – Ай-ай, помираю!
Минуту спустя из окошка высунулась голова Ярулкина.
– Я дозволяю...
– Не слышно! – крикнул Бутуйсов.
– Дозволяю, – слабо кричал старик, – и отдаю... этого... жизнь, чтоб околел Пудовкин! Не поминайте лихом! И ещё от меня прошенье: пускай отец Питирим отслужит за счёт обчества по три молебна... за меня и старуху... по три!
– Сделаем, милый! – хрипло прокричал Усольщиков, у него хлынули слёзы.
Пудовочкин отдёрнул сторожа от окна.
– А это, хрыч, чтоб фамилие не путал! – шлёпнул старика левой ладонью по уху. У того из носу брызнула кровь. Свалился на месте.
30
Несколько человек лежат за большим надгробным камнем.
– Как хотите, господа, а жечь избу нельзя! – прочувствованно сказал Усольщиков.
Поручик смотрел с досадой:
– Атаковать? Он ещё не менее двоих подстрелит, швырнёт гранаты, а стариков всё равно убьёт! Надо стрелять по окнам, под прикрытием огня – к домику. Бросить на него факела. Как военный заявляю: иначе никак!
– Э-эх, – тяжело вздохнул Усольщиков, – был бы жив капитан Толубинов, сказал бы, что делать: и как военный, и как русский человек.
Поручик в ярости привстал с земли:
– А я не р-русский?
– Русский, господин Кумоваев, безвинных живьём не пожжёт! Да прилягте вы! – Дюжий купец с силой придавил поручика к земле.
Тот поперхнулся злым смехом:
– А как же Пудовочкин? Тоже нерусский? Или, скажете, не жёг ещё безвинных, а только... к-хм, шлёпал?
– Русский он. И большинство его отрядников – тоже. Я не возражаю. Но они – про-оклятые! Они отдалися, они – потерянные. Это уметь надо пости-игнуть, тут – тайна...
– Ах, тайна! – Олег Кумоваев отвернулся.
Усольщиков, остыв, предложил мирным тоном:
– А не отпустить его к лешему? Взамен стариков?
– Как это исполнить? – сдерживаясь, спросил поручик.
– Пусть берёт сторожа с женой, идёт с ними к лесу. Мы будем приглядывать с отдаленья. У леса подойду к нему безоружный, с конём: скачи, подлец!
– Ускачет! – офицер усмехнулся. – А на прощанье вас и стариков пристрелит.
– Совершенно-с так оно и будет, – заверил Василий Уваровский.
– Ах, цар-рица немецкая, яп-понский городовой! – смятенно воскликнул Усольщиков. – Ну не может того быть, чтобы нельзя было не жечь стариков!
Поручик старался придать лицу безразличие.
– Вам угодно выставлять меня извергом, а я вам объясняю: как только они попали ему в руки, они – уже мёртвые. Мы ничем не можем им помочь, как не можем воскресить тех, кого он убил раньше!
– Вот что, господа, – произнёс до того молчавший Бутуйсов, – предложу-ка я себя в заложники. Знаю, знаю, что вы скажете: он и меня возьмёт, и их не отпустит. Ну и пусть! Пронесу револьвер или хоть ножичек, улучу момент – и...
– Никогда-с! – возразил Уваровский. – Он вас без поднятых рук не подпустит. А как войдёте – обыщет.
– Если уж так, – энергично заявил Усольщиков, – то лучше я пойду! Всё ж таки, Борис Алексеич, – с дружественной мягкостью обращался он к бывшему приставу, – я немного помоложе и посильнее вас.
Подполз на четвереньках доктор Зверянский.
– Раненых перевязал, – сообщил он, – их домой унесли. А несчастному Бортникову я впрыснул морфий: разорваны кишечник, печень... Ну, а вы, господа: когда берём негодяя?
Ему объяснили. Доктора тотчас объяло воодушевление:
– Пойду я! От моего постояльца-комиссара, господа, я знаю: этот мерзавец охотно показывается врачам, беспокоится о здоровье.
– Пойдёте – и что? – спросил поручик с тоскливой иронией.
– Дам ему пилюлю, отвлеку его, а тут вы подберётесь...
– Шутка-с! – обронил Уваровский. – Не станет он сейчас брать пилюли-с. Не то время.
Остальные поддержали приказчика.
– Но другому он тем более не доверится! – доктор вдруг вскочил на могильный холмик, встал во весь рост: – Господин Пудовочкин! Я – врач! Вам нужен врач?