Комбинации против Хода Истории (Сборник повестей)
Шрифт:
– Вы верите... – пробормотал доктор, – что вам поверят?
– Если поверили лжи большевиков, то почему не поверят нашей? Но нужна ужасающая и тем самым обольстительная фигура вожака черни, фигура пресловутого Хама с большой буквы.
– Помнится, – сказал Зверянский, – вы не так давно превозносили русский народ. А сейчас допускаете о нём такое...
– Лишь мудро влюблённый, – перебил Костарев, – я подчёркиваю слово «мудро»! – лишь мудро влюблённый не боится видеть все недостатки любимого и воздействовать на них к его пользе, жертвуя собой!
– Вы потрясающи в вашем заблуждении, и... – доктор почесал тугую бритую щёку, – не понимаю... может, вы и Пудовочкина любите? Когда вы давеча поехали к нему, я подумал, как вам, должно быть, противно говорить с ним, но вы берёте на себя это бремя ради населения нашего города...
– Я не говорил с ним о вашем городе! Я говорил о городах Урумчи и Хотан, о пути в Тибет. Почему вы не поймёте? Всё, что не сопоставляется с Ходом Истории, – пустяки для меня!
– Не говорили? – в ужасе прошептал Зверянский, приподымаясь из-за стола; его мясистая нижняя губа отвисла.
19
Утром доктора позвали к больному. «Больным» оказался начальник станции Бесперстов. Он сидел в спальне на кровати и держал на коленях грелку. У окна стоял капитан Толубинов; пустой правый рукав гимнастёрки аккуратно заправлен под поясной ремень. Ростом офицер чуть выше среднего, длиннолицый, он тщательно выбрит, в умных глазах – обаяние спокойной твёрдости.
Зверянскому предложили участвовать в заговоре. Доктор тотчас согласился. Деликатно наклонив голову в его сторону, Бесперстов обратился к капитану:
– Вот, казалось бы, не был человек на войне, на медведя с рогатиной не ходил, а в его смелости я был убеждён! Как какая несправедливость, кто первый на защиту слабого? Доктор Зверянский.
– Может, это не столько смелость, – скромно заметил доктор, – а запальчивость. Я по моему сыну Юрию замечаю: что-то его возмутит – как спичка вспыхнет!
– Сына придержите, чтобы не последовал примеру несчастного Семёнова, – встревоженно предупредил Бесперстов. – Пусть уж потерпит до общего выступления.
– Пришлите сына ко мне, – попросил капитан Толубинов. – Я ему разъясню...
Зверянский поблагодарил. Вскочив со стула, возбуждённо заходил по комнате.
– Я сам, господа, едва терплю! О, первый, в кого я с радостью... я не боюсь это сказать – с радостью! – всажу пулю... мой постоялец комиссар! Вчера он позволил себе такое...
– Требовал денег? – спросил Бесперстов.
– Что ему деньги? Тут пострашнее. Тут – философия!
– Философия – это хорошо, – сказал капитан тепло, как говорят вежливые люди о чём-то дорогом для собеседника. – Плохое в другом, в том, что мы часто недооцениваем противника. Комиссары, они – дошлые. А вы – прямой человек. Заспорите с ним по философскому вопросу: ваша ненависть и прорвётся. Он поймёт в вас врага. А нам сейчас очень пригодилось бы ваше с ним приятельство. Ведь что сейчас самое страшное? Донос. В этом случае комиссар мог бы проговориться вам, и мы успели бы изменить план...
Доктор остановился, размышляя. Произнёс с уважительной вескостью:
– Вы, безусловно, правы, господин капитан! Я с готовностью подчиняюсь военной дисциплине. Всё, что в силах человека, будет исполнено!
20
На Шестом разъезде в будке путевого обходчика собралось руководство заговора. Выступили Бесперстов, купец Усольщиков, поручик Олег Кумоваев, другие. Дела обстояли так.
Мужчин, вполне способных владеть оружием, включая тех, кто побывал на фронте, насчитывается в городе примерно две тысячи. Около половины согласилось участвовать в деле.
Красногвардейцев насчитали четыреста двадцать. У них два станковых и три ручных пулемёта. У многих, помимо винтовок, – револьверы, гранаты... А у кузнечан с оружием плохо.
Были собраны деньги. Верные машинисты, по поручению Бесперстова, закупают оружие в Пензе, в Самаре, на разных станциях. Привозят тайком, в тендерах паровозов.
Через Кузнецк проезжают солдаты, возвращающиеся с фронта, охотно продают оружие. Но капитан Толубинов настрого запретил покупать его на станции Кузнецк, так так это наверняка стало бы известно красным.
Поручик Кумоваев сообщил: в настоящий момент у заговорщиков в наличии чуть более трёхсот стволов. Из них винтовок – шестьдесят две, охотничьих ружей – сто три; остальное – револьверы. Ещё пятьсот человек будут вооружены только ножами, топорами, заточенными лопатами.
Помещик Осокин высказал своё мнение:
– Надо доставать ружья. Выступать не раньше, чем недели через две.
Его поддержал бухгалтер Билетов:
– Куда, господа, с револьверами против винтовок, пулемётов? Я невоенный, но, знаете, это-то понимаю.
– А между тем, господа, – мягко, будто соглашаясь, сказал капитан Толубинов, – стоящая перед нами задача совершенно разрешима при наших возможностях. Разумеется, перевес красных в огневой мощи, в количестве и качестве вооружения значителен. Но мы не собираемся сражаться с ними в поле...
Он изложил план. Красногвардейцы расположились на постой в ста семи домах, в среднем по четверо в доме. Нужно выбрать момент, когда подавляющее большинство их будет находиться по квартирам. Возле каждой должна оказаться боевая группа в шесть-семь человек. Другие группы, некоторые числом до десяти боевиков, займут тактически важные пункты на площадях, перекрёстках, на крышах домов, откуда открывается большое простреливаемое пространство. По общему сигналу, кузнечане бросятся истреблять красных.
– Ох, и деловая голова! – воскликнул купец Усольщиков. – Сразу видать героя войны! Приказывай, братец, веди нас: победим вчистую.
Попросил внимания бывший пристав Бутуйсов:
– Надо очень серьёзно отнестись, господа, к назначению руководителей групп. И спешить, спешить! Не хочу говорить о предательстве – ну, а ненароком сорвётся у кого с языка?
– Вполне может иметь место-с, – подтвердил Василий Уваровский.
– Готов хоть сегодня к восстанию! – заявил Григорий Архипович Кумоваев. – У меня двустволочка бельгийская: триста патронов к ней зарядил картечью.