Комедианты
Шрифт:
– Для меня же Лариска важна сама по себе. Она не средство, а цель.
– По мне, так все одинаковые.
– Поэтому ты меня никогда не поймёшь. Мне в первую очередь нужны личные отношения, а потом уже секс, хотя трахаться я обожаю. Личные отношения – это отношения между личностями. Поэтому я никогда не пойду на сторону… при таких, конечно, отношениях, как с Лариской. И это не вопрос нравственности или морали.
– Зря. В этом есть свой кайф, когда чисто животные отношения. Встретились, спарились, разбежались. Ни ухаживать не надо, ничего.
– Ночь, проведенная вместе, ещё не повод для знакомства?
– Вроде того.
– Я вообще всё воспринимаю лично. Бабу же я должен
– Ты заметил, о чём бы мы ни говорили, в конце концов, всё сводится к разговорам о бабах.
– Мы говорили о жизни и жизненном опыте в частности. Всё логично и взаимосвязано.
– Жизненный опыт. Он как героин для наркомана. Это как уважение к старшим. Скорее даже не уважение, а послушание. Ещё лет сто назад это было оправданно. Жизнь изменялась медленно, а до старости ещё надо было суметь дожить. Тогда жизненный опыт имел огромное значение, как, собственно, и традиции. Опыт помогал выжить. Сейчас же каждое следующее поколение живёт в принципиально новой реальности. Мой брат вон на пять лет моложе, а у них совсем другие приколы. Мне нечему его научить. Слишком мы разные.
– Всё равно какой-то опыт…
– Несомненно, но только как информация. Если же я начну от него требовать, чтобы он жил по моим понятиям… Скорее, мне надо у него учиться жизни.
– А я вот недавно пил коньяк и думал. Смотри, масса людей пытается представить себе наши взаимоотношения в виде шахматной игры. А если наоборот? Если взять любую, наобум, шахматную партию и расписать её как какое-нибудь противостояние. Политический кризис, война, разборка. Ходы – это действия основных героев, но каждый ход должна окружать обычная в таких случаях светская шумиха: бабы, водка, газеты, сплетни. Каждая фигура должна иметь свой ранг и социальный статус, иначе это уже не шахматы. И тут меня осенило. Никакие мы не шахматы. Скорее, карты. Причем не благородные игры, вроде преферанса. Даже не «дурак», а «верю – не верю» или какая-нибудь другая фигня. Может, даже не игра, а просто кто-то тасует от нечего делать колоду. Мы встречаемся, расстаёмся, вступаем во взаимодействия, ищем объяснения, ищем логические объяснения, пренебрегаем несущественным, чтобы хоть как-то втиснуть реальность в корсет математики, ищем предназначение, высший смысл бытия, а если два и два не срастаются в четыре, начинаем пить, перестаём бриться, обвиняем во всём дьявола или правительство и ничего не понимаем. Ради чего Господь сотворил нас такими? Ради какой великой цели? А если нет? Если мы – результат скуки, результат вековой скуки создателя, который от нечего делать просто мешает карты? Или, ещё лучше, побочный продукт, отходы, мусор, непереваренные остатки бытия? А мы надеемся, молимся, наделяем его понятными, льстящими нам качествами, ищем порядок и справедливость, а когда не находим, пытаемся объяснить царящий в этом Мире бардак испытанием Божьим или грехами прошлой жизни, тогда как…
– Я тут как-то смотрел целый день сериалы, – перебил меня уставший от проповедей Вовик, – удовольствие получил неимоверное. Они там десятилетиями не могут друг другу отдаться, сохраняя девственность и целомудрие. Я всё время думаю о тех, кто снимает эту фигню. Какими же надо быть циниками, чтобы так ненавидеть людей?
– Вряд ли они ненавидят людей. Они их просто не уважают. Хотя тоже вряд ли. Они их просчитывают, как лабораторных крыс, причём достаточно точно. Так, например, Лёня Голубков – это собирательный
– Вообще, если подумать, нам жилось лучше. Вспомни, какой у нас был Винни-Пух.
– Умный, а у них красочный и пустой. Но у них есть выбор: как ты дурака не науськивай, кроме тошноты, ненависти к настоящей культуре, ничего ты у них не воспитаешь. У дурака сам организм отвергает эту самую культуру. А умные мальчики и девочки будут рыться на книжных полках и в видеоархиве.
– А, по-моему, они сейчас все уткнулись в компьютеры.
– Опять обобщение. Компьютер компьютеру рознь. Для одних – это игры, порно, чаты. Для других – способ что-либо узнать или познакомиться с себе подобными. Представь: сидишь ты в каком-нибудь Урюпинске и в 16 лет читаешь Маркеса, а с Маркесом… Как без компьютера?
– Думаешь, в Москве они умнее?
– В процентном соотношении нет. Но если сравнивать численность населения какого-нибудь поселка Мирный в районе Земли Франца Иосифа и Москвы, то, сам понимаешь.
– Потанцуем? – Она стояла напротив меня. Молодая, стройная, слегка пьяная и слегка, надо думать, развратная. Короткая юбка и облегающие ногу лёгкие сапожки подчеркивали привлекательность её красивых ног – она тоже не стала разуваться.
– Давай, – согласился я, подчиняясь чужой воле, так как собственной у меня больше не было. По крайней мере, сегодня.
Мы составили компанию одной молодой паре. Они были сильно пьяны. Девочка была раздета по пояс и хотела продолжить раздевание и не только, она готова была сделать это буквально здесь же, на диване, с которого нужно было предварительно согнать перепившихся подростков, тупо смотревших в пустой экран телевизора. Кассета давно уже кончилась. Она была готова, но парень был слишком пьян, чтобы это понять. Он вряд ли вообще мог понять хоть что-то после наслоения алкоголя, анаши и, наверно, таблеток или ещё какой новомодной гадости.
– Только не ЭТО! – сказала она, когда поняла всю двойственность приглашения танцевать в подобной обстановке.
– Не это так не это, – согласился я. Наверно, я бы согласился, если бы она предложила мне выпрыгнуть из окна.
– Давай сначала выпьем.
– Давай. Хотя я и так уже пьян.
– А мы много не будем.
– Почему?
– Почему? – мой вопрос застал её врасплох.
– Ты же уже пьян.
– Слишком пьян, но ещё недостаточно, чтобы… – я потерял мысль.
И мы выпили и ещё выпили, а потом и ещё, чего делать совсем уже было не надо, учитывая даже моё желание напиться до коматозного состояния. Но мы уже выпили, а выпитого не вернёшь, при хорошем, конечно, раскладе, и так уж случилось, что оказались мы с ней на улице, причём совсем одни, и было темно, и наши губы нашли друг друга как бы помимо нашей воли, а найдя друг друга, уже не захотели расставаться. Когда она опомнилась, было уже поздно, мы уже целовались, и я прижимал к себе её жаркое (это чувствовалось даже через одежду) тело, и, поняв, что уже слишком поздно, она ещё сильней прижалась ко мне…
– Может, пройдёмся? – поспешил предложить ей я, видя, что Вовик собирается разгонять народ.
– Куда?
– Куда хочешь. Земля огромная.
– Тогда пойдём на речку.
Ночная река. Тёмная… она только в книжках бывает гладью, постоянно меняющаяся поверхность с танцующей на волнах лунной дорожкой, всплески, будто она шепчет или мурлычет себе под нос… Запах воды.
– Знаешь, здесь я становлюсь язычником. Здесь всё живое… небо, звёзды, река, деревья… они думают, чувствуют, разговаривают… раньше люди это чувствовали… Знаешь, как древние колдуны открывали тайны трав? Они погружались в транс и разговаривали с растениями.