Комедия положений
Шрифт:
И я увидела бабушку, непристойно голую, худую, и ноги выглядели, как дрова.
Дальше я очнулась, когда Алешка приподнимал меня с пола. Я не упала, а просто села, у меня подкосились ноги.
Почувствовав руки мужа, поднимающие меня, я зарыдала. Мне не было плохо, как мне бывало при виде и запахе крови, нет, мне было плохо, потому что стало невыносимо жалко свою бабушку, которую я уже никогда в жизни не увижу и не заговорю, и ничего не исправлю.
– И чего покойников бояться, - проворчала нянечка, но всё же прикрыла тело.
– Бояться надо живых.
Мы
Я стояла на мокром асфальте возле морга, дышала сыростью, меня била нервная дрожь. Я знала, что рано или поздно мне придется столкнуться со смертью, так как следовало предполагать, что бабушка умрет раньше меня. Но одно дело предполагать, и совсем другое - пережить...
Теперь только, сию минуту, со смертью бабушки, мое детство уходило от меня навсегда. И невозвратимость жизни, необратимость течения времени понималась мною сейчас во всей своей неотвратимости.
Похороны были 9 декабря на новом кладбище в горах возле деревни Эрге. С утра шел мокрый снег, и было неясно, смогут ли грузовик и автобус подняться на высокую гору по скользкой дороге, или придется хоронить у подножья. Но медленно-медленно грузовик и автобус поднялись, вползли вверх. Грузовик с гробом шел первым, и глядеть из автобуса на буксующие, разбрасывающие мокрый снег колеса грузовика было страшно: если эта махина заскользит по мокрой дороге вниз, то и автобус сомнет. Но всё обошлось, бабуля ушла одна, мы ей там были не нужны. Мама долго, по-старушечьи причитала над гробом, тетя Агнесса обняла её и увела. А я с какой-то сосущей тоской увидела большое внешнее сходство мамы и бабушки, которое они всю свою жизнь отрицали: ушла под землю сморщенная, морщинистая старушка и оставила на земле такую же сгорбленную худую и морщинистую, свою дочь, своё подобие.
На похоронах и поминках было многолюдно: прилетел из Москвы дядя Боря, пришли мамины сослуживцы, родня со стороны жены Резо, тетя Тамара, мои одноклассницы.
Нелли Варданашвили, теперь по мужу Жордания, пришла прямо с работы. Она работала рядом, в банке на углу улиц Сталина и Ленина, и именно сегодня у них была проверка их работы.
Когда встали из-за стола, Нелли, отвлекая меня, рассказывала, что происходило сегодня в банке:
– Инспектора понаехали, все бумаги перевернуты, столы открыты, у всех головная боль, нервы. А я целый день бегала вот с чем.
Она достала бумажную имитацию человечка, показала его мне, а потом дернула за что-то сзади. Фигурка ожила, между ног выскочил бумажный треугольник, возник непристойный облик мужчины в полной боевой готовности.
От неожиданности я засмеялась, и резко оборвала смех, так он не соответствовал обстановке. Но разрядка произошла, внутри меня лопнула какая-то пружина, и мне стало легче.
Во вторую очередь пришли соседи, которые полностью делали поминальный стол, очень строгий в Грузии: зеленое лобио, жареная рыба, чады и зелень. Мы даже и тарелки не помыли, мама
Похороны сделали по бабушкиной записке, которую она приготовила на случай смерти: никакого оркестра, никаких еловых веток, пусть елочки растут себе в лесу, не надо их губить из-за человеческой смерти. Последнюю просьбу, чтобы гроб был обит цветной материей, в Грузии выполнить не удалось, цветная обивка там не принята, только черная, цвет траура.
Цветы, которые предназначены для кладбища, вносить в дом не полагалось, и они стояли в ведре на лестничной площадке всю ночь перед похоронами.
Я тихо плакала, спрашивала тетю Агнессу, как же так, всё было благополучно - и сразу.
– Вот если бы она не упала ...
– Смерть дорогу найдет ...
– ответила мне тетя Агнесса.
– Такой уже возраст был, не одно, так другое в любой момент могло случиться. Не плачь Зоя, не убивайся.
Свекровь оставалась одна с детьми, и мы вернулись еще до девяти дней. Сережка сильно кашлял, но мне удалось слегка заглушить его кашель тепловыми процедурами. Год приближался к концу, кругом шла торговля сверкающими елочными игрушками, но на душе у меня было очень скверно. Казалось, вот если бы я оставила бабушку у себя, то теперь мы вместе встречали бы этот новый год...
1985 год. Защита диссертации
В январе Нина Макшанова вышла замуж за Семена. К тому времени их связь длилась уже более пятнадцати лет. С женой Семен жил не дружно, они часто ссорились, но до последнего момента жена не подозревала о существовании соперницы в лице Нины.
Нина была героической женщиной. Она смирилась с тем, что её личная жизнь протекает обрывками, от отпуска до отпуска, от командировки до командировки и не делала попыток прояснить ситуацию, не требовала с друга, чтобы он сделал выбор между женой и ею.
Она не только любила Семена, но и восхищалась им, и никогда не пыталась заменить его кем-то другим, постоянным. В её глазах никого лучше Семена на свете не существовало. В сущности, она не надеялась стать его женой. А когда это произошло, она не была на седьмом небе от счастья, не торжествовала победу, а просто восприняла это как естественное завершение их долгой связи.
Со стороны Нины свидетельницей на свадьбе была её старинная подруга из Рубежного, Наталья, а Семен пригласил в свидетели Алешку.
Все друзья Семена были из той, старой жизни. Они хорошо знали его жену, и пригласить кого из них было неэтично. Как бы они выглядели в её глазах при встрече? А встречи были возможны.
На свадьбе были Нинины друзья. Алешка быстро перебрал, ушел в ванную комнату, долго там обнимался с унитазом, выложил всю закуску и коньяк, вышел весь зеленый и печально дремал на стуле.
– Это чье?
– спросила Наталья, пробегая мимо стула.
– Мое, мое, - закричала я.
– Скоро заберу, вот только еще немного погуляю.