Комиссар госбезопасности
Шрифт:
Лычак не остановился. Загнанно дыша, он пытался бежать, но осиливал лишь короткий рывок и снова переходил на мелкую рысцу. Он все чаще оборачивался — заметил обходивших его красноармейцев по левую сторону, пальнул по ним два раза и, не обращая внимания на вырвавшегося вперед от остальных Лойко, бросился вправо, вдоль кромки леса, к ряду терновника.
— Стой! — с ходу крикнул Лойко, вскинув винтовку. — Бросай оружие, Лычак!
Один за одним прогремело три выстрела. Лычак успел только раз нажать на спусковой крючок пистолета и ухватился за ногу, повалился. Он не мог не заметить, как ползком его обхватили со всех сторон, лежал тихо,
— Лычак! Сдавайся!.. Не уйдешь! — и пополз к кустарнику, обошел бандита со стороны леса, снова предупредил: — Лычак! Минуту даю!.. Уничтожу гранатой! Считай!.. Минуту!
Угрозу применить гранату Лойко преувеличивал, хотя и такой вариант на крайний случай был возможен, если бандит решился подороже отдать свою жизнь. Главное же сейчас состояло в том, чтобы суметь захватить Лычака живым. Он, бесспорно, понимал, что уйти ему невозможно, к тому же ранение в ногу требовало перевязки, а приспособиться сделать ее — нечего было и думать.
Лычак не захотел умирать. После угрожающего предупреждения он размышлял с полминуты, ничем не выдавая себя, и вдруг приподнялся, сел и швырнул пистолет далеко в сторону…
— Руки вверх! — на всякий случай скомандовал Лойко, вставая и направляясь к Лычаку. И, видя, что его требование выполнено, прибавил шагу.
Лычак смотрел на него, болезненно морщась, острые скулы его напряглись, нижняя губа налезла на верхнюю, дышал он отрывисто, не выдавая стона, и лишь глаза сверкали лютой ненавистью к человеку в командирской форме, который ранил его и сейчас подходил, чтобы арестовать. Поняв страдания раненого, Лойко махнул рукой, чтобы тот опустил руки, а когда подошел ближе и увидел на серой брючине кровавое пятно по бедру, достал индивидуальный пакет, разорвал его и отдал подошедшему красноармейцу.
— Перевяжи, — предложил он и, присев на корточки возле Лычака, спросил: — Куда ехал?
— Куда ехал, туда приехал, — держась за ногу и давая перевязать ее, ответил оуновец.
Лойко поднялся, послал красноармейца за машиной, чтобы она подошла поближе к краю леса взять раненого, а из головы не выходил заданный Лычаку вопрос. Ведь ожидалось — тот поедет в Самборский лес или постарается находиться поближе к нему, а вышло наоборот: отправился в противоположную сторону. Зачем явился к Лычаку верховой? Он явно предупредил его о чем-то. Но о чем? Неспроста же Лычак сразу сел на коня и отправился… конечно, не к рядовому оуновцу.
— Что же с конем?.. Мучается… — подсказал подошедший красноармеец. Лойко виновато взглянул на бойца без оружия, протянул ему винтовку и… резко махнул рукой.
— Куда направлялся, Лычак? — попробовал еще раз спросить Алексей Кузьмич.
Лычак вроде бы и не слышал вопроса.
Его намерение узнали несколько позже от задержанного хлопца, того самого, который прискакал к Лычаку с поручением от Панасюка. Фамилия эта армейским чекистам ничего не говорила.
«Послал дядька Панасюк к Лычаку, — объяснил свой приезд хлопец, — велел пошукать его, колы дома не буде, а как сыщу, пусть зараз к нему скачет на хутор Три Вербы, гости приихалы…»
Ярунчиков принял решение послать резервную группу из пятнадцати красноармейцев во главе с Ништой на хутор к Панасюку, чтобы задержать вместе с гостями и привезти в особый отдел армии.
Связь с опергруппами налаживалась. Ярунчикову поступал доклад за докладом. Сообщения были короткими, чекисты извещали о прибытии на место, о наличии и поведении интересующих лиц и готовности к выполнению задания. Непредвиденная ситуация сложилась не только у Лойко. Вскоре тревожная весть поступила от Плетнева. Его группу обстреляли на подходе к хутору. Двое ранены. Чекисты открыли ответный огонь, окружили бандитов, шестерых вынудили сдаться. Хутор взят под контроль. Дмитрий Дмитриевич просил разрешения на тщательный обыск и проверку людей — сил недостаточно. Раненые отправлены в больницу.
Ярунчиков ответил: «Жди подкрепления, согласие на остальное через десять минут». И связался с Михеевым, доложил обстановку.
— Подтверди согласие, без меня мог решить, — недовольно ответил Михеев и с возмущением добавил: — По нас огонь открыли, а мы совещаемся.
— Да, но ведь мы…
— Отдай распоряжение, потом продолжим, — прервал Анатолий Николаевич.
И когда Ярунчиков снова взял трубку, услышал:
— Там, где медлить нельзя, принимай решение сразу, сам ориентируйся, лучше поправку потом дать. Тем более Плетнев опытный чекист, коварство басмачей познал, зря ничего не попросит.
— Но и переборщить может, кавалерийский рубака. Я еще разберусь, не первым ли он в драку полез, — с угрозой оправдался Ярунчиков.
— Вот-вот, разберемся, и обоим всыплю, если бандиты действительно первыми напали, — закончил Михеев. Спросил: — Как в Самборском лесу?
— Их разведчики, как проникли в чащу, больше не выходили. Сигналов не подавали. Видимо, условились оповестить только об опасности — ракетой, стрельбой — черт знает чем, только все тихо, полчаса назад начался сбор, зарегистрировано тридцать два человека, последних данных еще нет.
Радист подал Ярунчикову только что принятый доклад Пригоды, и бригадный комиссар стал читать его в трубку Михееву:
— «Перебрался в дубки. Цепь заняла позицию. Объект зарегистрирован тридцать семь. Приг.».
Михеев пробасил:
— Это удача! Не выпустите ни одного. Докладывайте регулярно.
…Малорослые и редкие дубки стояли островками возле юго-восточного края леса, в километре от намеченного сборища. Рядом из леса выходил неширокий, заросший кустарником овраг, он с юга огибал дубки, извилисто уходил дальше. Именно здесь, предполагал Пригода, бандиты могли попытаться просочиться из леса: когда обнаружат опасность и побегут — овраг попадется навстречу. Как они поведут себя, не дождавшись того, ради чего собрались, можно было предполагать двояко: либо их терпения хватит до зорьки, либо, убедившись в несостоятельности встречи, начнут спокойно расходиться затемно, пока не обнаружат облаву. Вероятнее всего было второе.
В полночь Петров доложил Пригоде по рации всего одно слово: «Тихо».
И здесь, у Пригоды, было тихо, посыльные с вестями не являлись. Проход у них свободный, за цепью маршрут каждый знает. Нудно идет время. На земле свежо. Налетает ветерок, шуршит листвой, возбуждает слух. Все настороженнее ощущение того, что вот-вот сорвется, выкажет скрытое коварство притаившаяся темнота.
…В это время опергруппы Плетнева и Ништы, усиленные прибывшими красноармейцами, выполняли боевую задачу на двух отдаленных хуторах.