Комиссар госбезопасности
Шрифт:
Серел рассвет, обнажая исковерканные дома, захламленные улицы, создающие впечатление покинутого города.
Здание банка находилось неподалеку. Оно не пострадало, лишь кое-где в окнах повылетели стекла. Массивные двери были распахнуты. В вестибюле, на этажах не оказалось ни души. Кругом вороха бумаг, в беспорядке мебель.
Пригода с красноармейцами проник в подвал и, встревоженный, остановился вдоль ряда крупных сейфов. Они были раскрыты и пусты.
— Опоздали! — вырвалось у Михаила Степановича. Но тут он услышал отдаленные голоса, прошел дальше, увидел еще одну комнату, а
— Стой! — испуганно выкрикнул один из них, и на вошедших нацелились три нагана.
Пригода спросил первым:
— Кто такие?
— А вы кто?
— Заместитель коменданта города, — присел он на ящик, освобождая красноармейцам проход.
Револьверы легли в кобуры.
— Боязно, налетали тут, — объяснил паренек, видимо старший группы. — Всю ночь как в засаде сидели.
Пригода сказал о цели прихода.
— Вывезли все в надежное место, шесть ящиков осталось, — указал рукой на высокие ящики паренек и, заметив вопросительный взгляд командира с тремя шпалами в петлицах, пояснил: — В «Европейскую» гостиницу отправили, там крепкая охрана, никто не сунется.
Оставшиеся ценности погрузили на полуторку, и вскоре они присоединились к остальным, действительно оказавшимся в надежном месте: гостиницу заняли не успевшие эвакуироваться партийные, советские работники, милицейская охрана, большая группа раненых.
Ценности надо было вывозить, не дожидаясь, пока восстановят железнодорожный путь. Пригода связался по телефону с комендантом.
— Но у меня ни одного грузовика.
— Тогда на своем отправлю в особый отдел фронта, — решил старший батальонный комиссар и спросил: — Какие новости?
— Доложили, что на два эшелона вагонов наберется. И еще насчет семей военнослужащих. Человек двести, говорят. Да, машиниста нашли… О ремонтниках пока не слышно.
— Ясно. Отправляю машину и еду на станцию.
Ощущение того, что дело движется и еще можно успеть многое предпринять, взбадривало уставшего до крайности Пригоду. Особенно после того, когда он, приехав на станцию, узнал от Ремешко, что ремонтная бригада уже выехала в сторону Золочева — к месту работы.
— Пора формировать два состава. Один можно днем загрузить имуществом, второй — людьми, как начнет смеркаться, и ходу… — вслух размышлял Михаил Степанович.
Ремешко напомнил:
— Агенты абвера наверняка засекут подготовку.
— Об этом я и не забываю. Усилим охрану путей. И еще постараемся дезинформировать врага о времени отправки эшелонов. Проскочат, думаю.
Они направились к привокзальной площади, где стоял броневик, но не успели до него дойти: началась бомбежка. Безнаказанно низко пролетел над площадью «мессершмитт», строча из пулемета по разбегающимся прохожим.
Пригода рванулся к машине, видел, как перед ним пули строчкой пробили асфальт, и в то же мгновение почувствовал кольнувшую боль в руке. «Задело!» — понял он, ощупав рану, и, заметив присевшего Ремешко, крикнул:
— За мной! В машину!
Они сразу отъехали, свернули за угол, слыша позади частые разрывы бомб.
— Только бы не повредил путей, — с непонятной для Ремешко болью в голосе произнес Пригода, снимая гимнастерку.
— Вы ранены? — вырвалось у Ремешко. Он живо достал индивидуальный пакет, перевязал старшему батальонному комиссару сквозную рану выше локтя, говоря: — Кость цела. И хорошо, хоть не разрывной.
— Куда лучше… — морщился Михаил Степанович, осторожно натягивая гимнастерку.
В комендантском полуподвале Пригода не застал подполковника Николаева, тот выехал с красноармейцами на уничтожение десанта.
— Какого десанта, где? — встревожился Пригода, услышав новость от пожилого дежурного по комендатуре.
— Рядом, в Подзамче, парашютисты, кто-то по телефону донес.
Крепко задумавшись, Пригода сел за стол. Вернулся один из двоих оперработников, доложил о подозрительных субъектах, по всей видимости националистах, которые восхваляют гитлеровцев, распространяют ложные слухи.
— Задержите и допросите. Стремитесь выйти на вражескую агентуру.
— Уже задержаны… И еще двое, явно разведчики-информаторы, с рацией их видели, — закончил оперработник.
— Это уж не те ли, которые бросили рацию?.. Поимейте в виду при допросе.
Стремительно вернулся Николаев.
— Вы понимаете, звонок давеча, десант, кричат, парашютисты! — возбужденно говорил комендант. — Еду в Подзамче, но ни там, ни возле никакого десанта. Провокаторы!
Допросы выявили вражеских агентов и пособников — организованную группу абвера. Арестованные разведчики-информаторы не сумели заранее вызвать авиацию для бомбардировки подготовленных к отправке эшелонов.
— Гнались вчера за нами, бросили рацию, а потом ее не нашли, — объяснил разведчик абвера.
Обстановку во Львове гитлеровцы все же знали слабо. Спокойно ушли эшелоны с эвакуированными и ценным имуществом, вывезли и арестованных. Пригода с ротой оставил город, когда по нему начала бить вражеская артиллерия.
Лишь спустя полсуток после их отхода в притихший, израненный Львов ворвались гитлеровцы. Это произошло 30 июня, когда Ставка Главного командования разрешила отвести войска из львовского выступа на рубеж старых укрепленных районов, расположенных по линии Коростень, Новоград-Волынский, Проскуров.
Глава 20
Каждый день войны ставил перед Михеевым все новые и неожиданные задачи помимо огромной работы по оперативному руководству особыми отделами фронтов. Вся полнота власти в прифронтовых районах переходила к военным советам боевых соединений, а на чекистов возлагались свои, особые обязанности: по эвакуации, угону подвижного железнодорожного состава, уничтожению всего того, что может достаться врагу.
Выполняя задание Наркома обороны, Михеев требовал от особых отделов фронтов не только полной чекистской информации, но и данных о наступающих частях противника — о всем том, что раскрывало силу и направления ударов врага. Разумеется, оперативная сводка армейской контрразведки, полученная непосредственно из особых отделов армий фронтов, не претендовала на полное отражение дислокации и продвижения войск противника, но служила Генштабу необходимым уточнением истинного соотношения сил и обстановки на фронте в первые недели войны.