Комиссар госбезопасности
Шрифт:
Но четкость в штабной работе скоро наладилась. И однажды, докладывая в Ставке Главного командования Вооруженных Сил данные из вражеского документа о том, что в Прибалтике советские войска не дали себя окружить и отходят, хотя и с большими потерями, но довольно организованно; что большую тревогу у гитлеровского руководства вызвало упорное сопротивление войск Юго-Западного фронта; что группа армий «Юг» понесла большие потери и явно не справилась с возложенной на нее задачей, — Михеев почувствовал, что его слушают с заинтересованным вниманием. Не часто еще удавалось знать мнение
— Четвертая танковая армия врага развернула наступление на витебском, оршанском и могилевском направлениях с подавляющим превосходством…
Генерал армии Жуков сердито кашлянул и заметил:
— Мощные удары наносят. Особенно в районе Борисова, расположенного на шоссе Минск — Москва. — И он будто бы закончил сообщение за Михеева, давая понять, что начальник контрразведки явно увлекся и вторгся не в свою область.
Но не это задело Михеева. Ему неприятно было услышать ироническое, как показалось, уточнение, где находится город Борисов.
Маршал Тимошенко нарушил паузу:
— Повторение — мать учения. Я требовал от товарища Михеева представлять стратегические данные о противнике, которые становятся известны по каналам ведомства контрразведки. Так мы за сутки раньше узнали о направлении ударов мехчастей первой танковой группы, о стойкости наших пятой и шестой армий. Так что… — взглянул он на Жукова, но продолжать разговор не стал.
Однако после совещания Тимошенко задержал Михеева.
— Обиделся? — спросил он. — Ты лишка хватил. Такие направления ударов перечислил: витебское, оршанское… Не первые дни войны. Мы даже знаем, что они ударят и на Бобруйск. Вот если бы эту подробность сообщил первым, Жуков бы взялся за карандаш.
— Понял вас, товарищ маршал. Разумеется, не обиделся. У меня и моих сотрудников слишком много времени забирала эта работа. Поставлю новую задачу.
— Да, теперь ждем от чекистов данных о замыслах врага. Возможности у вас есть… Должен сказать, тут еще назревают вам заботы.
Михеев с ожиданием смотрел в глаза наркома.
— В ближайшее время должны принять указ об объединении НКВД и НКГБ в Наркомат внутренних дел. Сегодня же начни заниматься вопросами подготовки к реорганизации. Военная контрразведка переходит в подчинение НКВД. Чего не радуешься? Ты же добивался этого.
— Заждался… — только и ответил Михеев, вспомнив о своем рапорте наркому с просьбой послать его на фронт. И, заговорив сейчас о нем, услышал ответ:
— Закончим реорганизацию, в последнюю минуту, пока будешь в моем подчинении, удовлетворю твою просьбу.
— На Юго-Западный фронт, — подсказал Михеев.
…Как-то так получалось, подходил ли Михеев к карте с нанесенной обстановкой, просто ли размышлял о событиях на полях сражений, мысли его непрестанно увлекали ожесточенные бои на Юго-Западном фронте с главными силами врага — группой армий «Юг». Здесь он отчетливо представлял себе во всем территориальном размахе расположение армий и мехкорпусов, укрепленных районов, видел лица командиров соединений, знал, на что они способны и как поведут себя в бою.
Душой Михеев теперь уже и вовсе находился там, на Юго-Западном. Не потому ли он сразу подписал рапорты сотрудников аппарата управления об откомандировании в действующую армию, для работы в партизанских отрядах? Все чаще интересовался у своих заместителей о ходе подготовки к предстоящей реорганизации — им он поручил эту работу, поторапливал их.
За последние дни Михеев сблизился с Плесцовым. Иван Михайлович перешел работать во вновь созданное информационное отделение, быстро освоился в новой роли. За день Анатолий Николаевич много раз встречался с ним по всякого рода сообщениям из особых отделов фронтов, вместе составлял докладные записки для вышестоящего руководства, в которых после редакторской руки батальонного комиссара править начальнику управления вроде было нечего. Но Михеев оказался придирчив, и Плесцов не сразу к этому привык.
А еще он понял Михеева в другом: не надо начинать с огорчительных сводок. И подбирал их так, чтобы сразу не портить настроения начальнику управления.
Вот и сейчас они вместе бурно обсуждали итоговое сообщение о потерях за июньские дни боев. Враг потерял две с половиной тысячи танков, полторы тысячи самолетов; более тридцати тысяч пленных — это что-то значило. Перемолотить такую мощную громаду надо было суметь. Бесспорным становилось то, что фашистская стратегия «молниеносной войны» дала трещину.
Плесцов не удержался, с чувством прочитал запомнившееся ему четверостишие из стихотворения Семена Кирсанова:
…Бой идет одну неделю, час настанет — все сочтем и фашистов так разделим, что и корень извлечем!— Ну-ка, постой, повтори. — Стихи понравились Михееву.
Сейчас Плесцов стал подробно докладывать об упорных боях на Березине, об отличившейся 100-й дивизии, которая сожгла полтораста вражеских танков, и не чем-нибудь, а в основном бутылками с бензином, Михеев прервал:
— Знаю. Впредь подбирай материал по узловым моментам, о главном, чтобы находиться в курсе.
— Есть, докладывать о главном! Я и перехожу… Сегодня танковые дивизии противника ворвались в Житомир.
Михеев, помрачнев, задумался, и Плесцову показалось, что он не слышит его сообщения о том, что к исходу девятого июля наступление 4-й танковой армии врага было приостановлено на всем фронте обороны от Десны до Жлобина.
— В Житомире штаб фронта, — тихо и раздельно произнес Михеев. — Неужели от Ярунчикова нет сообщения?
— Они на пути в Киев, потом в Бровары.
— Так что же мне голову морочил сотой дивизией? Ты мне эту тактику брось! Докладных о маневрах противника больше не представлять. Сообщите об этом на места. Укажите, нас должны интересовать упреждающие данные, замыслы, концентрация, предполагаемые удары. Что раздобудете, докладывайте немедленно, устно. Там видно будет, чему дать ход. А то сочиняем целые тома. Своим делом надо больше заниматься, — разгорячился Михеев.
Плесцов знал, что сейчас успокоит начальника.