Коммандос Четвертого Рейха (Они называют меня наемником - 3)
Шрифт:
– Как тебя зовут?
– закричал Либлинг.
Фрост с безразличием посмотрел на него и негромко, но раздельно произнес:
– Пошел к черту, педик!
На того, похоже, оскорбление не произвело никакого впечатления и он более спокойно продолжил:
– Нас интересуют три вопроса, и я добьюсь ответов на них с удовольствием для себя и ужасом для тебя. Первый кто ты такой и на кого работаешь? Второй с какой целью ты пытался проникнуть в нашу организацию и что твоя контора знает о нас? И третий - известно ли тебе, кто украл этого еврейского профессора Балсама?
Хэнк подумал, что, если бы он не висел, а стоял, то упал бы от удивления. Самый главный нацист в Париже не знает, кто похитил Балсама?
– Не хочешь отвечать сейчас - ответишь позже. Мы с тобой, с твоим телом и разумом сделаем такое, что ты будешь молить о смерти как о счастливом избавлении.
Капитан подумал, что ему не станет легче оттого, что он признается, кем он является на самом деле. Вежливость тоже не даст никаких преимуществ. Он от души выругался, упомянув о сексуальной склонности всех собравшихся, причем из его длинной тирады только два слова были печатными "идите" и "засуньте"
– Ты поплатишься за свой длинный язык! Женевьев, ты его привела к нам, ты и начинай.
Краем глаза Хэнк увидел, как та встала, оправляя юбку. Исчезла из поля зрения и появилась уже с другой стороны с опасной бритвой и кожаным ремнем в руках.
– Кто бы ты ни был, тело у тебя волосатое, а вот те шрамы на ногах совсем свежие, кожа должна быть очень чувствительной. Вот оттуда и начнем.
Она стала править бритву о ремень, и в комнате раздалось довольное кудахтанье собравшихся извращенцев. Но как только она дотронулась лезвием до нежной, до конца не зажившей кожи, и дернула им вверх, капитан перестал слышать посторонние звуки, так как сам закричал от резкой боли. Однако, сознание не уходило. Он чувствовал боль и ничего, кроме боли. Женевьев с видимым удовольствием срезала с ног не только волосы, но и полоски кожи, иногда отходя немного в сторону и любуясь проделанной работой. Потом она взяла ремень, о который правила лезвие, и стала хлестать им по обнаженным кровоточащим ранам. Процедура с поочередным применением бритвы и ремня продолжалась, казалось, целую вечность, но капитан только кричал и кричал, а спасительное забытье не приходило.
– Ладно, хватит, - остановил увлекшуюся мучительницу Либлинг и обратился к Фросту: - Достаточно накричался? Может, поговорим?
Тот был в настолько остром болевом шоке, что не нашел в себе силы ответить и только покачал головой - нет.
– Самое трагическое, что ты можешь и не знать все, что нас интересует, но когда мы закончим наше представление, то забудешь даже свое собственное имя. Марсель, теперь твоя очередь, но оставь немного и для нас, а то Женевьев уж очень пожадничала...
Раздался смех, с кресла поднялся высокий женственный тип, участвовавший в представлении в клубе и неестественно бабской походкой, сжимая коленки, направился к камину. Он еле семенил, а голубые джинсы настолько плотно обтягивали его бедра и задницу, что было тяжело понять, как он вообще шевелит ногами.
Подойдя к огню, он вынул из него заблаговременно положенную туда кочергу и стал с удовлетворением рассматривать ее раскаленный конец. Затем он шагнул к пленнику и стал заходить ему за спину, оскалившись в похотливой ухмылке.
– Нет, Марсель! Кочерга в анусе может его сразу прикончить. Еще рано!
Сзади раздался визгливый обиженный крик Марселя. Хэнк впервые слышал его голос:
– Если мне не разрешают делать то, что хочу, я вообще не буду играть!
– Он обиженно фыркнул, пробежал мимо камина, бросил в него кочергу и выскочил из комнаты.
Капитан уже решил для себя, что его палачи полностью помешанные и окончательно свихнувшиеся психи. Ему и раньше приходилось подвергаться пыткам, но такой мучительной боли, как при срезывании лоскутов кожи, испытывать не приходилось. Однако, когда он взглянул в глаза подошедшего к нему Либлинга, то понял по его ожесточенному взгляду, что ему уготована ужасная участь и ожидает еще более адская боль. Тот вытащил из кармана несколько небольших длинных металлических штопоров и многообещающе продемонстрировал их узнику:
– Я буду медленно вкручивать их тебе в живот, мой молчаливый друг, а ты будешь просить меня о смерти. Может, я сжалюсь над тобой и пристрелю, но только тогда, когда ты нам выложишь всю информацию.
Капитан почувствовал, что его сейчас вырвет. Он и так дышал с трудом из-за рук, высоко поднятых над головой, но справился с секундной слабостью и ничего не ответил. Либлинг поднес первый штопор к животу Фроста и притронулся острым металлом к мягкой коже.
Неожиданно раздался крик - не пленника, на этот раз, - а похожий на визг Марселя. За ним из коридора послышался топот бегущих ног. Один из нацистов подскочил к двери, распахнул ее и Хэнк заметил пробивающиеся в полузашторенное окно лучи солнца - было уже утро. Из коридора раздался истошный крик:
– Марсель снова поджег свою комнату! Бегите сюда!
– Я сейчас вернусь!
– пролаял Либлинг, бросил орудия пытки на пол и выбежал из библиотеки, крикнув: - Женевьев, не спускай с него глаз!
Хэнк опустил взгляд - ноги истекали кровью, капли которой капали на кусок брезента, брошенный внизу, и смешивались с засохшими пятнами, оставшимися после предыдущих несчастных жертв палачей. Женевьев подошла к нему и ухмыльнулась, снова достав свою бритву.
– Он ведь не запретил мне немного поиграть с тобой, пока его не будет. А не отрезать ли веко твоего здорового глаза - вот будет смешно...
Она взяла небольшой стул, стоящий у книжного шкафа, поставила его рядом с подвешенным пленником и встала на него, угрожающе поводя лезвием из стороны в сторону.
– Как тебя зовут? Говори!
Хэнк взглянул ей прямо в зрачки, находящиеся совсем близко от своего глаза, прикрыл его, как будто теряя сознание и прошептал:
– Хэнк Фрост...
– Что ты сказал? Громче!
Он открыл глаз, усмехнулся и повторил:
– Фрост!
В то же мгновение он резко ударил правым коленом мучительницу в живот и сбил ее со стула. Не успела она опомниться, как он зажал ей голову между своими коленями и, словно тисками, сдавил изо всех оставшихся сил.
Женевьев пронзительно заверещала, и он сам едва не закричал от боли, разрывающей израненные ноги на части. "Я должен сломать ей шею", - стал он настойчиво повторять про себя снова и снова. Даже если ему не суждено спастись, эта тварь умрет. Капитан напряг мышцы, раскачиваясь на наручниках и чувствуя, как руки вырываются из суставов.
Раздался хрип и Хэнк взглянул вниз, на сдавленную голову женщины, на глаза, вылезшие из орбит, побагровевшее лицо и вывалившийся язык. Он разжал ноги, тело тяжело рухнуло на пол и осталось лежать без малейшего движения.