Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина
Шрифт:
[XIV, 1] У них <свои бывали> сходки
[XV, 1] Витийством резким знамениты
[XVI, 1] Друг Марса, Вакха и Венеры
[XVII, 1] <Но т[ам]> Так было над Невою льдистой
Но здесь — другая неудача. Размышляя о второй группе строк, Пушкин вместо XVII, 1, начал писать XVII, 2 («Но там где ране[е] весна»). Он заметил свою ошибку и зачеркнул то, что уже написал; первое слово из строки 2 и первую букву из следующего слова. Закончив теперь, как он думает, первую группу строк, он проводит черту под XVII, 1 и приступает ко второй группе строк. Но после того, как он написал первые три буквы («Пле») из слова «плешивый», т. е. начало I, 2, усталость (или какое-то вмешательство) заставляют его отложить рукопись. Над 2-м рядом строк работу он возобновил уже новым пером — пером 2. Почерк становится мельче и тоньше, многие слова теперь сливаются или не дописываются.
[I, 2] Плешивый щеголь, враг труда
Переход от пера 1 к перу 2 происходит после «Пле», и все очень отчетливо написано.
[II, 2] Когда ненаши повара
В этой строке и двух последующих можно отметить одну особенность, которой не было в первом ряду — слияние слов: «ненаши» вместо «не наши», «искоро» вместо «и скоро» и «яоду» вместо «я оду».
[III, 2] наст[ала] — кто тут нам помог?
[IV, 2] И скоро сило[ю] вещей
[V, 2] О Р[усский] глуп[ый] наш на[род]
[VI, 2] Тебе б я оду посвятил
[VII, 2] Ханжа запрет[ся] в монастырь
[VIII, 2] Пред кем унизились 3 [цари]
[IX, 2] Волкан Неаполя пылал.
Здесь у нашего поэта не хватило места, но чтобы иметь весь второй ряд на той же странице, что и первый (который здесь продолжен до конца страницы), он устремился к левым полям и стал писать на них под прямым углом к центральной колонке следующие строки в виде двух расположенных рядом столбцов.
[X, 2] Наш 3 [царь] в конгр<ессе> говорил
XI, 2 пропущена, по-видимому, в соответствии с пропуском XI, 1:
[XII, 2] Дружина старых усачей
[XIII, 2] И пуще 3 [Царь] пошел кутить
[XIV, 2] Они за чашею вина
[XV, 2] Сбирались члены сей семьи
[XVI, 2] ТУт <бес> Л[унин] дерзко предлагал
Здесь Пушкин совершает другой промах и опять сам его исправляет. Вместо «Тут Лунин» он начинает с первых слов XV, 3 — «У беспокойного Никиты»; пишет «У бес», имея в виду «беспокойного», и затем, заметив свою ошибку, зачеркивает «бес», но использует «У» в «ТУт», располагая по ее бокам два «т». Характерно, что эти ошибки случаются в конце рядов, из-за усталости и заботы о том, как будет зашифрован следующий ряд. Это подтверждает мое мнение, что Пушкин работал по памяти. Более того, подсознательно он, возможно, был встревожен воспоминанием о такого же рода совершенной ошибке в первом ряду, где XVII, 1 перепутал с соседней строкой.
[XVII, 2] Но там где ране[е] весна
[I, 3] Нечаянно пригретый Славой
[II, 3] Орла двуглавого щипали
[III, 3] Остервенение народа
[IV, 3] Мы очутилися в Па[риже]
[V, 3] Скажи, зачем ты в самом [деле]
[VI, 3] Но стихоплет Великородный
[VII, 3] Авось по манью [Николая]
[VIII, 3] Сей всадник Папою венчанный
[IX, 3] Безрукий К[нязь], друзьям Мореи
Теперь Пушкин случайно пропустил строку 3 строфы X.
[XI, 3] А про тебя и в ус не дует
[XII, 3] Предавших некогда [тирана]
[XIII, 3] Но искры пламени иного
[XIV, 3] Они за рюмкой русской водки
[XV, 3] У беспокойного Никиты
[XVI, 3] Свои решительные меры
[XVII, 3] Блестит над К[аменкой] тенистой
[I, 4] Над нами 3-вал [царствовал] тогда
[II, 4] У Б[онапартова] шатра
[III, 4] Б[арклай], зима иль Р[усский] б[ог]
[IV, 4] А Р[усский] 3 [царь] главой 3 [царей]
Пушкин случайно пропустил V, 4.
[VI, 4] Меня уже предупредил
[VII, 4] Семействам возвратит С[ибирь]
[VIII, 4] Исчезнувший как тень зари
[IX, 4] Из К[ишинева] уж мигал
X, 4 пропущена, возможно, в результате того, что пропущена X, 3.
[XI, 4] Ты А[лександровский] холоп
[XII, 4] Свирепой шайке палачей
[XIII, 4] Уже издавна может быть
Здесь Пушкин остановился. Это все, что мы имеем от четвертого ряда. Некоторое время спустя, однако, он добавил на той же странице следующие строки из пятого ряда:
[IV, 5] Моря достались Албиону
[VI, 5] Авось дороги нам испр[авят]
[VIII, 5] Измучен казнию покоя
[XI, 5] Кинжал Л[увеля], тень Б[ертона]
Пушкинский план в отношении пятых строк был, я полагаю, направлен на то, чтобы затруднить прочтение: он начал со строфы IV, затем перешел к следующей, потом оставил одну, снова пропустил две и так далее (IV, 5; V, 5; VII, 5; X, 5). Однако для такого никудышного шифровальщика, каким был наш поэт, разработка этого плана оказалась гибельной. Когда он стал сверять свою серию четвертых строк, то не заметил, что пропустил строфы V и X; записывая пятые строки строф IV, V, VII, и X, он на самом деле взял их из строф IV, VI, VIII, и XI. Я также полагаю, что вскоре он заметил нечто совершенно неверное в своем шифре и с крайним отвращением бросил это занятие.
В 1831 г., через год после того, как Пушкин сжег Десятую главу, он не включил «Странствие» в качестве «главы Осьмой»: ею стала исправленная глава «Большой свет». Я не думаю, что он закончил какие-то еще строфы из Десятой главы вдобавок к тем, которые зашифровал, и полагаю, не зашифровал строфу XVIII по той простой причине, что она не была завершена. Упомянутое Александром Тургеневым «Возмущение» подсказало Томашевскому, что Пушкин действительно описал в не дошедших до нас строфах неудавшийся «coup d'etat» <«государственный переворот»> 14 дек. 1825 г. Считаю, что нам следует понимать под «Возмущением» определенные приготовления и общее волнение, изображенные в строфах, которые у нас есть. Если Пушкин поставил краткую помету «сожж<ена> X песнь», мы вовсе не должны полагать, что было написано более ее трети.
Томашевский также утверждает в примечании к своей статье 1934 г. в «Лит. наследстве», что порядок расшифровки, применявшийся нашим поэтом, «совершенно исключает возможность записи наизусть. Перед Пушкиным, конечно, лежала перебеленная рукопись шифруемых строф». Томашевский, возможно, не пытался воспроизвести сам процесс. Каждый, обладающий средней способностью к запоминанию наизусть, должен удержать в уме семнадцать строф (238 строк). Я экспериментировал с такими последовательностями из «Онегина», которого я знаю наизусть. С первой и второй строками, вообще с открывающими четверостишиями и их автономным ритмом, дело иметь легко; но начиная с пятых строк, накатывается какая-то страшная усталость, и ошибки накапливаются. Я утверждаю, что Пушкин принялся шифровать свой текст не до того, как он сжег завершенные строфы Десятой главы (19 окт. 1830 г.), а вскоре после чтения по памяти перед Александром Тургеневым (начало декабря 1831 г.) — т. е. когда он начал сомневаться в способности дольше удержать их в памяти. Действительно, к тому времени, когда он приступил к шифрованию строф, они, возможно, уже начали забываться в своих уязвимых средних частях. Тот удивительный факт, что в тех нескольких случаях, когда слушатели цитируют текст, встречаются варианты, подтверждает, что Пушкин мог заполнять отдельные забытые места замещающими словами, импровизируя в ходе декламации. Я, в конце концов, утверждаю, что только отсутствие перед ним написанного текста может считаться причиной допущенных ошибок. В этом отношении перестановка слов XIII, 1 является особенно типичной и вряд ли могла бы появиться, если бы он списывал с копии.