Комментарии к «Евгению Онегину» Александра Пушкина

Набоков Владимир Владимирович

XV

Онъ слушалъ Ленскаго съ улыбкой: Поэта пылкій разговоръ, И умъ, еще въ сужденьяхъ зыбкой,   ⁴  И вчно вдохновенный взоръ — Онгину все было ново; Онъ охладительное слово Въ устахъ старался удержать,   ⁸  И думалъ: глупо мн мшать Его минутному блаженству; И безъ меня пора придетъ; Пускай покамстъ онъ живетъ ¹²  Да вритъ міра совершенству; Простимъ горячк юныхъ лтъ И юный жаръ, и юный бредъ.

^2–5Разговор… ум… взор… всё.Набросок в стилистической манере вводного описания, более полно использованного по отношению к Ольге в строфе XXIII, 1–8 (см. коммент. к XXIII, 5–8).

^13–14 Это означает: «Давайте припишем жар и бред горячке юных лет — и простим их». Строки построены согласно банальному галлицизму. См., например, «Господину Юму» Клода Жозефа Дора (1734–80):

…les tendres erreurs, Et le d'elire du bel ^age… <…ошибки нежные И горячка молодости…>.

XVI

Межъ ними все раждало споры И къ размышленію влекло: Племенъ минувшихъ договоры,   ⁴  Плоды наукъ, добро и зло, И предразсудки вковые, И гроба тайны роковыя, Судьба и жизнь въ свою чреду,   ⁸  Все подвергалось ихъ суду. Поэтъ въ жару своихъ сужденій Читалъ, забывшись, между тмъ Отрывки сверныхъ поэмъ; ¹²  И снисходительный Евгеній, Хоть ихъ не много понималъ, Прилжно юнош внималъ.

По-видимому, текст здесь уводит нас обратно к источнику эпиграфа этой главы — «Сатирам» Горация II, VI, а именно к строкам 71–76 шестой сатиры второй книги, где хозяин и его гости за деревенским столом обсуждают, находят ли люди счастье в богатстве или в добродетели, что лежит в основе дружбы — полезность или честность и в чем природа добра.

Эта строфа, без сомнения, основана на спорах Пушкина с Кюхельбекером в лицейском дортуаре. Действительно, Пушкина, казалось, преследовали личные воспоминания о Кюхельбекере, что грозило превратить вымышленные отношения между вымышленным Онегиным и вымышленным Ленским в пародию на отношения между двумя другими лицами, пребывающими в различных временных уровнях — Пушкина, каким он был в конце 1823 г., и Кюхельбекера, каким он был, по воспоминанию Пушкина, в 1815–17 гг.

Согласно Тынянову («Лит. наследство», 1934), любимой книгой молодого Кюхельбекера было сочинение швейцарского последователя Руссо — Франсуа Рудольфа (Франца Рудольфа) Вайсса «Философские, политические и нравственные принципы» (1785), которое Кюхельбекер использовал в Лицее, чтобы составить для себя рукописную энциклопедию. У Вайсса перечислены опасные предрассудки: идолопоклонство, обряды жертвоприношения, религиозные гонения.

«Договоры» и «плоды наук» — несомненные отсылки к Руссо, к его сочинениям «Общественный договор» (1762) и «Способствовало ли возрождение наук и искусств очищению нравов?» (1750).

Этот невероятный Бродский (1950), с. 143–45 (пишущий с ошибкой название сочинения Руссо «Общественный договор») полагает, что «плоды наук», которые обсуждают (в 1820 г.) прогрессивные помещики Онегин и Ленский, — это достижения техники, такие как сельскохозяйственные машины, и замечает, что те, кто побывал за границей, были затем изумлены реакционным образом мышления простых русских помещиков, обсуждавших сенокос, вино и псарню.

Недоверчивому читателю напоминаем, что книга Бродского — это «Пособие для учителей средней школы», выпущенное Государственным учебно-педагогическим издательством Министерства просвещения РСФСР. Москва, 1950.

¹⁰между тем(или меж тем). Непереводимое русское выражение, более абстрактное, чем английское «тем временем».

¹¹Отрывки северных поэм.Где Ленский нашел эти отрывки? Ответ: в книге мадам де Сталь «О Германии»:

Sur le rocher de la mousse antique, asseyons-nous, ^o bardes! <Ha скалу с древним мохом воссядем, о певцы!> — Клопшток. «Герман, песнь бардов» («О Германии», ч. II, гл. 13). … les morts vont vite, les morts vont vite… Ah! laisse en paix les morts! <…мертвые скачут быстро, мертвые скачут быстро… Ах! оставь в покое мертвых> — Бюргер. «Ленора» (там же, ч. II, гл. 13) Il est, pour les mortels, des jours myst'erieux O`u, des liens du corps notre ^ame d'egag'ee, Au sein de l'avenir est tout `a coup plong'ee, Et saisit, je ne sais par quel heureux effort, Le droit inattendu d'interroger le sort. La nuit qui pr'ec'eda la sanglante journ'ee, Qui du h'eros du Nord trancha la destin'ee… <Для смертных есть таинственные дни, Когда освобожденная от телесных пут наша душа Вдруг погружается в чрево будущего И получает, не знаю благодаря какому счастливому усилию, Непредвиденное право вопрошать судьбу. В ночь накануне кровавого дня, Который решил судьбу героя Севера… > — Шиллер. «Walstein» (sic) [37] , дейст. II, в «переводе» Констана (там же, ч. II, гл. 18; отметим нелепые длинноты этого «heureux effort» <«счастливого усилия»>).

37

«Смерть Валленштейна», дейст. II, явл. 3 (примеч пер.).

Coupe dor'ee! tu me rappelles les nuits bruyantes de ma jeunesse. <Золоченый кубок! Ты напомнил мне бурные ночи моей юности> — Гёте. «Фауст» (там же, ч. II, гл. 23).

То, что это и были те самые «Северные поэмы», которые читал Ленский, становится ясно из еще одного отрывка в книге мадам де Сталь (ч. II, гл. 13): «Поэтам Севера свойственна меланхолия и созерцание… Ужас — неистощимый источник поэтического творчества в Германии: привидения и ведьмы нравятся простому народу как и людям просвещенным… это вызвано… длинными ночами северных стран… Шекспир изобразил чудесные действия призраков и волшебства, и поэзия не сумела бы стать народной [= национальной], если бы пренебрегла тем, что оказывает такое неимоверное воздействие на воображение».