Комментарии к жизни. Книга первая
Шрифт:
Люди — это вы сами и кто-то еще. У вас имеется эта объемная информация, и вы от этого менее честолюбивы, менее жестоки, менее эгоцентричны? Из-за того, что вы изучили революции, историю неравенства, вы свободны от ощущения собственного превосходства, придания себе важности? Из-за того, что у вас имеются достаточные знания о всемирных бедствиях и катастрофах, вы любите? Кроме того, о чем же мы знаем, какие знания у нас имеются?
«Знание — это опыт, накопленный с веками. С одной стороны, это традиция, а, с другой, это инстинкт, и сознательный и подсознательный. Тайные воспоминания и опыт или передаваемые из поколения в поколение, или приобретенные действуют как руководящий принцип и формируют наше действие. Эти воспоминания, как расовые, так и
Действие, сформированное и управляемое страхом, вообще не действие. Действие, которое является продуктом расовых предубеждений, страхов, надежд, иллюзий, зависит от условий, а любая зависимость от условий, как мы сказали, только порождает дальнейший конфликт и горе. Вы зависимы от условий, как брамин в соответствии с традицией, которая соблюдалась в течение многих столетий, и вы реагируете на стимулы, на социальные изменения и конфликты, как брамин. Вы реагируете согласно созданным вокруг вас условиям, согласно вашему прошлому опыту, знанию, таким образом, новый опыт только создает дальнейшие условия. Переживание в соответствии с верой, в соответствии с идеологией является просто продолжением этой веры и увековечиванием идеи. Такое переживание только усиливает веру. Идея является отделяющей, а ваше переживание в соответствии с верой, образцом, делает вас еще больше отделенным. Опыт как знание, как психологическое накопление только создает условия, и тогда опыт — это еще один способ самовозвеличивания. Знание как опыт на психологическом уровне — это препятствие для понимания.
«Разве мы переживаем в соответствии с нашей верой?»
А разве это очевидно? Вас вынуждают условия определенного общества (которым являетесь вы сами на ином уровне) верить в бога, в социальные разделения, а другого условия вынуждают считать, что никакого бога нет, следовать совершенно иной идеологии. Вы оба переживаете в соответствии с вашими верованиями, но такое переживание — это помеха для неизвестного. Опыт, знание, которые исходят от памяти, являются полезными на некоторых уровнях, но опыт как средство укрепления психологического «я», эго только приведет к иллюзии и горю. А что мы можем познать, если ум заполнен опытами, воспоминаниями, знаниями? Может ли возникнуть переживание, если мы знаем? Разве известное не мешает переживанию? Вы можете знать название того цветка, но таким образом вы переживете цветок? Сначала возникает переживание, а обозначение только усиливает опыт. Обозначение мешает дальнейшему переживанию. Разве для возникновения состояния переживания не нужно ли освободиться от, обозначений, ассоциаций, от процесса воспоминания?
Знание носит поверхностный характер, а может ли поверхностное привести к глубокому? Может ли ум, который является результатом известного, прошлого, когда-либо выйти за пределы и подняться над его собственными проекциями? Чтобы делать открытия, необходимо прекратить проецировать. Без своих проекций ум ничто. Знания, прошлое могут проецировать только то, которое является известным. Инструмент известного никогда не сможет быть исследователем. Для открытия необходимо прекратить известное, необходимо остановить опыт для переживания. Знание — это помеха для понимания.
«Что же от нас останется, убери от нас знания, опыт, память? Тогда мы ничто».
А теперь вы что-то большее, чем это? Когда вы говорите «без знания мы ничто», вы просто делаете словесное утверждение, не переживая то состояние, не так ли? Когда вы делаете это заявление, есть ощущение страха, страха быть обнаженным. Без этих придатков вы ничто, что и есть истина. А почему не быть этим? К чему все эти претензии и тщеславие? Мы одели это небытие в фантазии, в надежды, в различные утешающие идеи, но под этим одеянием мы ничто, не как какая-то философская абстракция, но реально ничто. Переживание этого небытия есть начало мудрости.
Как стыдно нам, когда приходится говорить, что
Спокойствие и воля
На длинном извивающемся пляже почти никого не было. Несколько рыбаков возвращались к своей деревне среди высоких пальм. Пока они шли, они делали нить, катая хлопок на своих голых бедрах и наматывая его на катушки. Это была очень надежная и крепкая нить. Некоторые из них шли с непринужденностью и изяществом, а другие волокли свои ноги. Они плохо питались, были худыми и очень загорелыми из-за солнца. Мальчик прошел мимо длинными бодрыми шагами, напевая, а море приближалось, накатываясь волнами. Сильного ветра не было, но море было тяжелым, с раскатистыми волнами. Луна, почти полная, только поднималась из сине-зеленой воды, и огромные пенные волны были белыми на фоне желтых песков.
Как удивительно проста жизнь, и как мы усложняем ее! Жизнь сложна, но мы не знаем, как быть простыми с нею. К сложности нужно подходить просто, иначе мы никогда не поймем ее. Мы знаем слишком много, и именно поэтому жизнь ускользает от нас, а слишком много — это так мало. С этим малым мы встречаем огромное, и как же нам измерить неизмеримое? Наше тщеславие отупляет нас, опыт и знание связывают нас, и воды жизни проходят мимо нас. Петь вместе с тем мальчиком, устало тащиться с теми рыбаками, прясть нить на бедре, быть теми сельскими жителями и той парой в автомобиле, чтобы быть всем этим (не как трюк с идентичностью), необходима любовь. Любовь не сложна, но ум делает ее такой. Мы слишком умные, а движений любви мы не знаем. Мы знаем движения желания и волю желания, но мы не знаем любовь. Любовь — это огонь без дыма. Мы слишком близки с дымом, он заполняет наши головы и сердца, и мы видим неясно. Мы не просты по отношению к красоте огня, мы мучаемся от этого. Мы не живем с огнем, стремительно следуя всюду, куда он может привести. Мы знаем слишком много, что всегда мало, и мы создаем путь к любви. Любовь ускользает от нас, но у нас остается пустая форма. Те, кто знает, что ничего не знает, просты. Они идут далеко, поскольку у них нет бремени знаний.
Он был санньясном, как кто-то сказал. На нем была одежда цвета шафрана, и у него был отрешенный взгляд. Он рассказывал, что отрекся от мира много лет назад и теперь приближался к стадии, когда ни этот мир, ни другой мир не интересовали его. Он много занимался аскетизмом, управлял телом жестко и быстро и имел необычный контроль над своим дыханием и нервной системой. Это придало ему значительное чувство власти, хотя он не стремился к этому.
— Разве эта власть не столь же вредна для понимания, как власть амбиции и тщеславия? Жадность, подобно страху, порождает силу действия. Любое чувство власти, доминирования, придает силу «я», «мой» и «мне». А разве «я» — это не помеха для действительности?
«Нижнее нужно подавлять или заставить соответствовать высшему. Конфликт между различными желаниями ума и тела необходимо утихомирить. В процессе управления наездник вкушает власть, но власть используется, чтобы подняться выше или идти глубже. Власть вредна только, когда используется для себя, а не когда используется, чтобы очистить путь для наивысшего. Воля — это власть, это указание. Когда она используется в личных целях, она разрушительна, но когда используется в нужном направлении, она выгодна. Без воли не может быть действия».