Комментарии к жизни. Книга третья
Шрифт:
Она была маленькой пожилой леди с седыми волосами и лицом, изрезанным морщинами. Она родила много детей, но о ней не создавалось впечатление как о слабой или немощной, а ее улыбка передавала глубину ее чувства. Ее руки были морщинистыми, но сильными, и они, очевидно, обрабатывали много овощей, та как большой и указательный пальцы правой руки были покрыты крошечными потемневшими порезами. Но это были прекрасные руки, руки, которые много трудились и утерли много слез. Она говорила спокойно и нерешительно, голосом человека, который много страдал. Она была православной, поскольку принадлежала древней касте, которая знала себе цену и чьей традицией было не иметь никаких отношений с другими группами ни через
Некоторое время мы молчали. Она собиралась с духом и не знала с чего начать разговор. Она осмотрела комнату и, казалось, одобрила ее пустоту. Там не было даже стула или цветка, кроме того, который можно было видеть прямо из окна.
«Мне семьдесят пять, — начала она, — и вы могли бы быть моим сыном. Как бы я гордилась, имея такого сына! Это было бы благословение. Но большинству из нас не дано такого счастья. Мы производим на свет детей, которые вырастают и становятся светскими людьми, пытаясь быть великими в своей малозначимой работе. Хотя они могут занимать высокие должности, в них нет величия. Один из моих сыновей находится в столице и обладает огромной властью, но я знаю его сердце так, как может знать только мать. Говоря за себя, я ничего не хочу ни от кого, я не хочу больше денег или дом побольше. Я собираюсь жить простой жизнью до конца. Мои дети смеются над моим православием. Они курят, пьют и часто едят мясо, не задумываясь об этом. Хотя я люблю детей, но я не буду есть с ними, поскольку они стали нечистыми. Почему я, в преклонном возрасте, должна потворствовать их желаниям? Они хотят жениться на людях не из касты, не исполнять религиозных обрядов и заниматься медитацией, как делал их отец. Он был религиозным человеком, но…» Она замолчала, собираясь с мыслями о том, что собиралась сказать.
«Я пришла сюда не для того, чтобы говорить о моей семье, — продолжила она, — но, я довольна, что облегчила душу. Мои сыновья пойдут своим путем, и я не могу удержать их, хотя меня печалит видеть то, к чему они идут. Они проигрывают, а не выигрывают, даже при том, что имеют деньги и положение. Когда их имена появляются в газетах, как часто и случается, они показывают мне газеты с гордостью, но они будут как обычные люди, и традиции наших предков быстро исчезают. Они все становятся торговцами, продавая свои таланты, я не могу что-нибудь сделать, чтобы обратить вспять этот процесс. Но, достаточно о детях».
Снова она прекратила говорить, и на сей раз говорить о том, что было у нее на душе, будет более трудно. Опустив голову, она думала, как связать слова воедино, но они не шли на ум. Она отказалась от помощи, и ее не волновало то, что какое-то время она молчала. Спустя какое-то время она заговорила.
«Трудно говорить о том, что спрятано очень глубоко, не так ли? Можно говорить о вопросах, которые лежат на поверхности, но требуется определенное доверие к себе и к слушателю, чтобы поднять вопрос о проблеме, в существовании которой едва признаешься даже себе из-за пробуждения отголоска чего-то мрачного, что долгое время спало. В этом случае не то, чтобы я не доверяла слушателю, — добавила она быстро. — Я питаю к вам больше, чем доверие. Но облачить определенные чувства в слова нелегко, особенно, когда никогда прежде не выражал их в словах. Чувства знакомы, но слов для их описания нет. Слова — это ужасно, не так ли? Но мне известно, что вы не нетерпеливы.
Вы знаете, что молодые люди женятся в этой стране не по собственному выбору. Мой муж и я поженились вот таким образом много лет назад. Он не был добрым человеком, он имел склочный характер и был остер на язык. Однажды он избил меня, но я привыкла ко многиму во время моей замужней жизни. Хотя когда я была ребенком, я, бывало, играла с моими братьями и сестрами, проводила много времени сама и всегда чувствовала себя обособленно, одиноко. При проживании с мужем то чувство отошло
Когда дети выросли, получили образование и стали жить самостоятельно, хотя один из моих сыновей все еще живет со мной, мой муж и я жили спокойно, пока он не умер пять лет назад. После его смерти чувство одиночества охватывало меня часто, до сих пор оно постепенно увеличилось, и я полностью погружена в него. Я пробовала избавиться от него, делая пуджа, поговорив с одним другом, но оно всегда есть. И это агония, внушающая страх. У моего сына есть радио, но я не могу убежать от этого чувства с помощью такого средства, мне не нравится весь этот шум. Я хожу в храм, но ощущение одиночества остается во мне постоянно. Я не преувеличиваю, а лишь рассказываю о своих чувствах». Она сделала паузу на мгновение, а затем продолжила.
«На днях мой сын взял меня с собой на вашу беседу. Я не все смогла понять, что вы говорили, но вы упомянули что-то насчет уединения и чистоты его. Теперь, возможно, вы поймете». Тут в ее глазах появились слезы.
Чтобы выяснить, имеется ли кое-что глубже, кое-что, скрытое за чувством, которое находит на вас и которое одолевает вас, вы должны сначала понять это чувство, не так ли?
«Приведет ли меня это болезненное чувство одиночества к Богу?» — вопрошала она с тревогой.
Что вы подразумеваете под тем, что вы одна?
«Трудно облачить это чувство в слова, но я пробую. Это страх, который приходит, когда чувствуешь себя совершенно одним-одинешеньким, когда ты полностью сама по себе, когда ты совершенно оторвана от всего. Хотя мой муж и дети были при мне, эта волна, бывало, накатывала на меня, и я чувствовала себя как будто усохшее дерево на бесплодной земле: одинокое, нелюбимое и нелюбящее. Агония от этого была намного более сильной, чем при рождении ребенка. Она была пугающей и захватывающей. Я никому не принадлежала, было ощущение полной изолированности. Вы понимаете, не так ли?»
Большинство людей имеет это чувство одиночества, это ощущение изолированности, с его страхом, только они душат его, убегают от него, забываются в некого рода деятельности, религиозной или иной. Деятельность, в которую они вовлекаются, это их спасение, они могут забыться в ней, и потому-то они ее так настойчиво защищают.
«Но я прилагала все усилия, чтобы убежать от этого чувства изолированности с его страхом, и я оказалась не способной к этому. Хождение в храм не помогает, и даже если бы оно помогало, нельзя все время быть там, как нельзя провести свою жизнь, выполняя ритуалы».
То, что вы не нашли способа убежать, может быть вашим спасением. В своем страхе быть одиноким, чувствовать отрезанность некоторые принимаются за спиртное, другие принимают наркотики, в то время как многие занимаются политикой или находят какой-нибудь другой способ бегства. Так что, видите, вам повезло в том отношении, что вы не нашли средства ухода от этого. Те, кто избегает этого, причиняют много вреда в мире, они действительно вредные люди, поскольку они придают важность тем вещам, которые по сути маловажны. Часто, будучи очень умными и способными, такие люди вводят в заблуждение других своей преданностью деятельности, которая является их бегством. Если это не религия, то политика или социальная реформа — что угодно, чтобы уйти от себя. Они могут казаться самоотверженными, но они фактически все-таки пекутся о себе, только иным способом. Они становятся лидерами или последователями какого-нибудь учителя, они всегда принадлежат чему-то, занимаются некой методикой или стремятся к идеалу. Они никогда не бывают просто самими собой, они не люди, а ярлыки. Так что вы видите, как вам повезло, что не смогли убежать.