Коммуналка 2: Близкие люди
Шрифт:
Огненная кровь полуденницы, хранящая в себе память солнца, согрела.
— Берегинь не существует, — не слишком уверенно ответила плакальщица. И протянула дрожащую руку. От нее пахло туманом, тем, что обжился с иной стороны, а теперь вот и тело примерил, выбрав по себе. Кровь была кисловатой, чем-то напоминавшей дешевое вино.
— А то… — кровь смешивалась, опьяняя.
И вспомнилась вдруг матушка, которая поднимала чарку к лампочке, кривилась, разглядывая густое содержимое ее, и выпивала его одним глотком. А после, размазав
Владимира всхлипывала.
Но руку протянула, и дрожащая, та была холодна.
Тоже вино, только легкое, игристое, которое шибает в голову, толкая сделать что-то этакое…
— Я без него никуда не пойду, — сказала птица-гамаюн, отчаянно моргая. И лицо ее тоже переменилось, сделавшись по-совиному округлым, лупоглазым. — Это… просто не имеет смысла.
Она поднялась, пусть каждое движение давалось ей с трудом. Опершись на опрокинутый стол, она захромала туда, где виднелось тело генерала.
Споткнулась.
Взмахнула рукой, и показалось, что мир затрещал, не готовый выдержать тяжести уже не руки — крыла. Пусть и виделось оно пока лишь на той стороне, недоступной взгляду обычных людей.
— Тогда сама тащи… — огрызнулась Антонина.
Неблагодарные.
Она тут время тратит…
— Понесем, — Калерия погладила по руке, успокаивая. — В этом весь смысл, чтобы вместе.
Смысл?
Смысл один — не сдохнуть, а остальное — как-нибудь.
Ведьмина кровь слабенькая, по всему силенок у ведьмы — капля, но это и без крови понятно, вот сердце бьется ровнее, да и в голове проясняется.
— Живой он, погоди, сейчас помогу… и надо посмотреть…
— Лешки твоего нет, — ведьма переступала через тела, и тарелки хрустели под его ногами.
Странно, но Антонина обрадовалась, и только тогда решилась поглядеть на мертвецов. А вот Мишка попал. И не то чтобы его жаль. Тут уж сколько веревочке не виться, а конец один. Редко кто из подобных ему до старости доживает. Но вот чтобы так, по-глупому.
Художник лежал, раскинувши руки.
А вот Крамов свернулся клубочком, голову закрыл, только не помогло.
— Матвей, — тонкий голос птицы вновь резанул по ушам, и Антонина испугалась, что сейчас она вновь закричит, и этого крика никто-то не вынесет.
Она точно не вынесет.
— Тише, если жив, то откачают, — Калерия положила ладони на плечи птицы, и та вздохнула спокойнее. А еще сомневается, что берегиня. Только они так и умеют.
Умели.
Раньше.
Они и в былые-то времена скрывались, прятались среди людей, ими притворяясь. А потом, выходит, и вовсе себя позабыли. Только память — одно, а сила другое.
— Помоги, — Калерия подняла беспамятного человека с легкостью, и Эвелина бросилась к нему, нырнула под руку и согнулась.
Хрупкая.
Упрямая.
Наверное, ее можно уважать за это вот упрямство, но не хочется.
— Неси сюда своего упыря…
— Хватит, — жесткий голос берегини заставил вздрогнуть.
— Так упырь и есть… — Антонина за собой вины не чувствовала, а еще чужая кровь мешала.
Мешалась.
Это как… и вправду вино с шампанским смешать, а сверху водочки и потом еще ликера. В голове шумит, тянет на подвиги.
Она поднялась. Неожиданно повело влево, и Антонина упала бы, если бы не Виктория.
— Упырь-упырь, натуральнейший… и птица-гамаюн… бросила бы ты его, честное слово!
Упырь дышал.
И глаза открыл, стоило прикоснуться. Распахнул, белесые, пустые, страшные. От взгляда его Антонина отшатнулась, но быстро с собою совладала.
— Упыри на самом деле к мертвецам отношения не имеют, — сказала она, повинуясь странному желанию успокоить. — Если разобраться, то они те же люди, но с отрицательным вектором силы. Пьют ее, в общем. Тянут с других. А что самое интересное, что благодаря этой особенности, рядом с ними и магия-то толком не работает, да…
— И твоя?
— Моя… не знаю. Кровь нужна.
Упырь смотрел на птицу, так жадно, страстно, что той впору было бы сбежать от этого вот взгляда, а она только улыбнулась этак, растерянно.
Дура влюбленная.
Упыриная кровь оказалась ледяной, она вмиг остудила и вернула способность мыслить здраво. Пожалуй, если бы Антонина первой ее попробовала бы, она бы не стала глупить, ушла бы сама. Но теперь…
— Возьмите друг друга за руки и не отпускайте. Далеко не уведу, но… если кто потеряется, искать не буду. Никто не будет. Там… нехорошо.
Она вскинула руки, подумав напоследок, что матушка бы не одобрила.
Матушка…
Мир поддался легко, будто только и ждал, когда же Антонина его позовет. Вот и позвала, и он открылся ей, откликнулся на этот зов, распахнул жадную пасть свою.
Поблекли краски.
Притихли звуки.
И Антонина, стиснув горячую руку берегини, потянула ее.
— Идем и быстро…
Существо, глядевшее на Астру, не было человеком.
Возможно, когда-то давным-давно, когда мир был другим. Он еще жил в темных глазах, но перевернутый, искаженный чужою памятью.
— Здравствуй, что ли, — сказал он, словно извиняясь за то, что вынужден будет сделать.
— Здравствуй, — ответила Астра, прижимая к себе детей.
— Идем?
Он не стал ее пленять.
И не стал грозить.
Он знал, что бежать ей некуда, разве что в лес, который рядом, куда уйти легко, а вот остаться, отказавшись, сложно. Но Астра приняла решение. И лишь потерла запястье, на котором еще виднелись алые пятна ожогов.
Драконья кровь истлела.
Или…
…она однажды пробовала ее, пусть и разбавленную человеческой.