Коммунальный триптих (Коридор - 2)
Шрифт:
– Я восхищаюсь вами, мадам, - радостно повторил сосед Кузякин.
– При вашем интеллекте и только шесть раз замужем... Но все же, я думаю, вы не правы.
– Марк, ну почему вы все время молчите?!
– в отчаянии воскликнула мадам Хнюпец.
– Целакант, - тихо из-за двери сказал Марк Абрамыч Зомбишвилли, стараясь не отрываться от сладостно мучительного процесса ваяния образа положительного героя - Виргилия Шерстобуева, который в ходе развития сюжета безвозмездно передает свою отдельную трехкомнатную квартиру бездомной старушке, а сам переселяется в шестиметровую комнату в квартире с коммунальными услугами на пятьдесят восемь семей, где под влияние дружного сплоченного коллектива становиться еще более положительным, но погибает от руки коррумпированного работника исполкома, пытающегося насильно переселить нашего героя в отдельную семикомнатную квартиру улучшенной планировки в престижном районе из специального депутатского фонда.
– Богохульник!
– злобно проворчала бабка Дюдикова.
– Сдаетесь?
– спросил неожиданно помрачневший сосед Кузякин.
– Ну...
– глубокомысленно сказал поэт О.Бабец.
– Не ну, а вобла!
– рявкнул сосед Кузякин, у которого очевидно от долгого воздержания начался абстинентный синдром.
– Почему же вобла, милейший?
– удивилась мадам Хнюпец.
– А я - так вижу!
– отрезал сосед Кузякин и, пока все переваривали этот "отрез", быстро открыл призовую бутылку пива и тут же ее выпил.
Бабка Дюдикова, первой почуявшая опасность, летучей мышью юркнула в свою конуру и злобно забормотала в замочную скважину:
– Зенки залил с утра, вурдалак проклятый, теперь душа кровушки требует..
Мадам Хнюпец тут же презрительно пожала плечами:
– Где они эти ваши вурдалаки - фу! на них!!!
– и мадам дунула в пол силы, но в сторону соседа Кузякина, отчего сосед Кузякин чуть было не упал в тазик с рыбьими хвостами, но был вовремя поддержан под локоток любвеобильным поэтом О.Бабцом.
– А пошли вы все!
– выдираясь из цепких рук лирика-экстремиста в сердцах сказал традиционную фразу сосед Кузякин и метко плюнул в замочную скважину бабке Дюдиковой, но та уже успела отбежать вглубь комнаты и затаиться.
Поэт О.Бабец тут же отпустил соседа Кузякина, и они оба тут же и пошли. Причем сосед Кузякин как вошел в свою комнату, так сразу лег - на пороге, а поэт О.Бабец сначала сочинил очередное бессмертное четверостишие:
Ужель и я проснусь однажды
В предощущении греха
Я буду весь босой, вальяжный
А ты лишь в фартуке... ха! ха!
Но потом мысли поэта смешались и начали стремительно захлебываться в струях душа, под которым в данную минуту уже стояла, наверняка, обнаженная девица Эльвира Кручик, и поэт О.Бабец в испепеляюще неутоленном вожделении стал по привычке биться о спинку своей двуспальной кровати...
И когда в коридоре никого не осталось, из своей комнаты тихо выглянул писатель-фантаст Марк Абрамыч Зомбишвилли. Он осторожно прокрался на опустевшую коммунальную кухню и встал над злополучным тазиком на колени...
– Вобла... стерлядь... простипома... бельдюга!
– словно в бреду зашептал Марк Абрамыч Зомбишвилли - фантаст душой и телом.
– Даже птица имея крылья может быть всего лишь курицей... А человек без фантазии - это даже не курица, а сациви - никакого полета! Вся жизнь... в горшке.
Марк Абрамыч ласково погладил один из хвостов и загадочно, как юная мать в ожидании первенца, улыбнулся:
– А ведь при жизни ты могла быть русалкой... Только не при этой... при соответствующей.
Марк Абрамыч тяжело вздохнул и на мгновение ему показалось, что случайно затесавшийся среди хвостов рыбий глаз, ему ободряюще подмигнул!
А может Марку Абрамовичу этот рыбий фортель лишь примерещился - как и вся его... ЭТА ЖИСТЬ!