Комната Джованни
Шрифт:
– Нет, это из-за Джованни, – сказала она.
Я внимательно посмотрел на нее.
– Ты ведь думаешь, что поступил жестоко, оставив его одного в его комнате? – осторожно спросила она. – Не надо казнить себя за то, что с ним случилось. Пойми, милый, ты же ничем ему не мог помочь. Зачем же так мучиться?
– Он был очень красивый, – сказал я.
Слова вырвались сами собой, и я почувствовал, что дрожу. Я подошел к столу, на котором стояла бутылка, и налил виски в стакан. Хелла не спускала с меня глаз. И хотя я больше
– Я не могу избавиться от мысли, что сам толкнул его под нож. Он так хотел, чтобы я остался с ним в его комнате, он умолял меня. Я тебе не говорил, но в ту ночь, когда я ходил к нему за вещами, у нас дело дошло до драки. Я осекся, прихлебнул виски и добавил:
– Джованни плакал.
– Он тебя любил, – сказала Хелла. – Почему ты мне об этом не говорил? Или сам не знал?
Я отвернулся, чувствуя, что краснею.
– Но ты-то в этом не виноват, – продолжала она, – как ты не можешь понять? Ты же не мог запретить ему в тебя влюбиться! И ты не мог помешать ему… убить этого ужасного человека!
– Ты же ничего об этом не знаешь, – пробормотал я, – ничего не знаешь.
– Я вижу, как ты мучаешься.
– Нет, только я один знаю, как я мучаюсь.
– Дэвид, не уходи в себя, пожалуйста, не уходи. Я помогу тебе.
– Хелла, девочка моя, я знаю, что ты хочешь помочь. Но дай мне прийти в себя. Это все скоро пройдет.
– Я уже не раз это слышала, – сказала она устало, потом спокойно посмотрела на меня долгим взглядом и спросила:
– Дэвид, а тебе не кажется, что пора ехать домой?
– Домой? Зачем?
– А зачем мы торчим в этом доме? И сколько еще ты собираешься сидеть здесь и есть себя поедом? И подумай, наконец, обо мне. Она поднялась и подошла ко мне.
– Поедем домой, прошу тебя, Дэвид. Я хочу выйти замуж, хочу иметь детей, хочу жить в своем доме, хочу тебя. Прошу тебя, Дэвид, зачем нам тратить здесь попусту время?
Я быстро отпрянул от Хеллы. Она застыла у меня за спиной.
– В чем дело, Дэвид? Чего ты хочешь?
– Не знаю, сам не знаю.
– Что ты скрываешь от меня? Почему не скажешь мне всю правду? Скажи мне правду, Дэвид.
Я повернулся и посмотрел ей в глаза.
– Хелла, потерпи немножко, еще немножко потерпи…
– Да я согласна, – закричала она, – но ты-то где? Ты все время где-то витаешь, и я не могу тебя найти. Господи, если б ты только позволил мне быть рядом…
Она заплакала. Я обнял ее. Обнимал ее и ничего не чувствовал. Я целовал ее соленые от слез глаза и шептал, шептал ей какой-то вздор. Я чувствовал, что ее тело напряглось от желания встречи с моим телом, а сам я противился и уклонился от этой встречи. И тогда я опять понял, что падаю в пропасть. Я отодвинулся от нее, и она вдруг задергалась, как кукла на веревочке.
– Дэвид, позволь мне быть женщиной. Делай со мной, что хочешь, мне все равно. Я отпущу длинные волосы, я брошу курить, я выкину книги.
Хелла попыталась улыбнуться, и от этой улыбки у меня защемило сердце.
– Дэвид, позволь мне быть женщиной, возьми меня. Больше мне ничего не надо, ничего, все остальное безразлично.
Она опять прильнула ко мне, а я стоял, как истукан. Она тормошила меня, с отчаяньем и трогательной доверчивостью заглядывая в глаза.
– Не бросай меня опять в этот хаос, Дэвид. Позволь мне быть рядом с тобой.
Она целовала меня. Но мои губы оставались холодными. Они будто ничего не чувствовали. Она снова целовала меня, я закрыл глаза, чувствуя неимоверную тяжесть во всем теле. Казалось, мое тело никогда больше не откликнется на ее желание, никогда не отзовется на мольбу ее чувственных рук. Но когда оно все же проснулось, я как бы отделился от него и откуда-то с высоты, где воздух морозный и жесткий, наблюдал за тем, как мое безучастное тело бьется в объятиях чужого человека.
В тот вечер, а, может, на другой день, не помню, я дождался, пока Хелла уснет, и один уехал в Ниццу.
За ночь я исходил все бары этого сверкающего огнями города, а под утро, одуревший от спиртного и похоти, уже поднимался по лестнице какой-то подозрительной гостиницы. Со мной по лестнице поднимался матрос. А назавтра к вечеру вдруг выяснилось, что отпуск у матроса не кончился и что у него есть приятели. К ним мы и отправились. Провели там ночь и два дня подряд с ними не расставались. Последнюю ночь мы пили в каком-то переполненном баре. Я стоял у стойки, еле держась на ногах. В кармане – ни гроша. И вдруг в зеркале я увидел лицо Хеллы. Сначала я решил, что сошел с ума, потом обернулся. Выглядела она измученной и жалкой.
Довольно долго мы молчали. Я чувствовал, что матрос с любопытством наблюдает за нами.
– Она, видно, ошиблась и не туда забрела? – спросил он меня наконец.
Хелла посмотрела на него и улыбнулась.
– Если бы я ошиблась только в этом! – сказала она.
Тогда матрос уставился на меня.
– Вот, – сказал я, – теперь ты знаешь все.
– По-моему, я это давно знаю, – ответила она и, повернувшись, зашагала к выходу.
Я бросился за ней. Матрос схватил меня за рукав.
– Кто это? Твоя…
Я кивнул. Он так и застыл с разинутым от удивления ртом. Потом пропустил меня, поспешно проскользнул мимо и, уже стоя на пороге, услышал его смех.
Мы с Хеллой молча шли по холодным незнакомым улицам. Казалось, город вымер и этой ночи не будет конца.
– Ладно, – сказала Хелла, – я еду домой. Господи, и зачем я только оттуда уехала!
В то утро, укладывая вещи, Хелла сказала мне:
– Больше ни минуты здесь не останусь, а то забуду, что значит быть женщиной.
Она была совершенно спокойна и очень красива.