Комната снов. Автобиография Дэвида Линча
Шрифт:
«Тогда Дэвид встречался с Джуди Вестерман, но на самом деле был влюблен в Нэнси Бриггс, – продолжала рассказ Мэри. – Я влюбилась в него летом, как раз перед моим последним классом, и я была сражена наповал – он обладал потрясающей способностью ладить с людьми. Мы сходили на несколько свиданий, но это было несерьезно – ведь оба мы встречались с разными людьми. Тем летом Дэвид и Джек окончили школу, и осенью наши пути разошлись»[5].
Линч окончил школу в июне 1964 года, а три месяца спустя его отец перевез всю семью в Уолнат-Крик, штат Калифорния, как раз тогда, когда Линч начал учебу в Бостонской школе Музея изящных искусств. В то же время Джек Фиск поступил в «Купер Юнион», частный университет на Манхэттене. Он был и остается первоклассным учебным заведением – в то время на факультете преподавали Эд Рейнхардт и Джозеф Альберс – но Фиск ушел оттуда спустя год и отправился в Бостон, к Линчу. «Я был шокирован, когда переступил порог его квартиры – повсюду были картины, причем самые разные, – рассказал Фиск. – Оранжевые и черные, что было
К концу второго семестра в Бостоне оценки Линча оставляли желать лучшего. Провалившись в классе скульптуры и дизайна, Дэвид бросил учебу. Отъезд из Бостона обошелся не без трудностей. «Он устроил такой бардак на съемной квартире своими масляными красками, что хозяин попытался взыскать с него убытки, и отцу пришлось нанимать адвоката, чтобы уладить дело, – рассказал Джон Линч. – Отец не ругался, но всегда было понятно, когда он сердился, а тогда, мне кажется, он был и вовсе разочарован в Дэвиде».
Куда дальше? У брата Бушнелла Килера было бюро путешествий в Бостоне, и он устроил Линча и Фиска гидами туров в Европу, обеспечив им бесплатные перелеты. Их обязанности сводились к тому, что они встречали группу девушек в аэропорту и провожали их на самолет. В конце весны 1965 года друзья отправились в Европу с намерением учиться в Зальцбурге, в Международной летней академии изящных искусств, учебном заведении, расположенном в замке под названием Крепость Хоэнзальцбург. Известная также под названием «Школа Видения», академия была основана в 1953 году австрийским художником-экспрессионистом Оскаром Кокошкой в городе, где в 1965 году ставили сияющий глянцем мюзикл «Звуки музыки». Линч вспоминал: «Я очень быстро сообразил, что не хотел там работать». Прибыв за два месяца до начала занятий в город, который их глубоко разочаровал, Фиск и Линч растерялись и понятия не имели, куда деваться. «На двоих у нас было около двухсот пятидесяти долларов, при этом Дэвид обожал кока-колу, которая стоила доллар, и сигареты “Мальборо” – доллар за пачку. Деньги таяли на глазах», – вспоминает Фиск. Денег хватило на пятнадцать дней.
«Когда я вернулся домой, отчим дал мне тысячу долларов, огромную по тем временам сумму, и я подал документы в Пенсильванскую академию изящных искусств, поскольку тогда шел набор в армию во Вьетнам, а будучи студентом, можно было получить отсрочку, – продолжал Фиск. – Я отправился в Филадельфию, но не прошел в институт, потому что подал заявление слишком поздно. Тогда я устроился на работу в газету Philadelphia Inquirer и проверял рекламные объявления в их ТВ-программе. Спустя пару недель президент Джонсон пошел на эскалацию конфликта, и набор стал еще строже. Мне позвонили из школы и сказали, что берут меня – вот так я туда и попал. Я снимал крошечную комнатку за 30 долларов в месяц на углу Двадцать первой и Черри-стрит».
С Линчем было непросто. «Его родители пришли в ярость от того, что он бросил институт и сказали Дэвиду, что отныне он сам по себе, – вспоминала Пегги Риви. – Остаток 1965 года он провел в Александрии, перебиваясь на плохих работах, и я знаю, что ему действительно приходилось нелегко. Кажется, именно тогда его призвали в армию, но ему удалось избежать службы из-за проблем с желудком, связанных с нервами. В молодости у него постоянно были такие проблемы» (к тому же у Линча была больная спина, что позволило ему избежать службы).
Когда Линч вернулся из Европы и приехал в Александрию, Килеры его приютили. Дэвид занимался всяческой рутинной работой по дому, даже красил ванну, что, по словам Тоби Килера, заняло у него вечность: «Он работал малюсенькой кисточкой и потратил на покраску ванной три дня и, наверное, целый день на покраску одной только батареи. Он прокрасил каждый уголок, и результат вышел лучше, чем когда ванна была новой. Моя мама до сих пор вспоминает Дэвида, когда смотрит на нашу ванну”».[6] Однажды вечером, когда Килеры принимали гостей, Бушнелл объявил: «Дэвид решил, что он съезжает и подыскивает себе новое жилье». Линч слышал об этом впервые, но Килер чувствовал, что Дэвиду необходимо строить свою жизнь и вливаться в ряды сверстников. «Дэвид забрал с собой все картины, которые только смог унести, – рассказал
«Дэвиду было очень тяжело вставать по утрам, – продолжил Килер. – По дороге домой я заходил за ним и кричал под его окном: “Линч! Подъем! Ты опоздаешь!” Он проживал в здании, владельцем которого был парень по имени Микеланджело Алока. Прямо под комнатой Линча располагалась багетная мастерская, также принадлежавшая Алока. Его ноги были парализованы, но сам он был очень, очень большим парнем, сильным и угрожающе выглядящим».
После того, как Линч потерял работу в строительной фирме, Алока взял его в свою мастерскую уборщиком. Он старался как мог, но этот жизненный период был крайне сложным, и новая встреча с Фиском сняла гору с его плеч. «Однажды я вернулся домой в Александрию и увидел, как Дэвид метет полы в каком-то магазине картин – Дэвид здорово подметает, – рассказал Фиск. – Ему до сих пор нравится подметать и он этим весьма гордится, только вот тогда ему платили за это сущие гроши. Его квартирка была красиво украшена недорогими безделушками – я помню, что там были оранжевые шторы – но жизнь, его, казалось, пришла в полный застой. Я сказал ему: “Обязательно поезжай в Филли”, и он пошел взглянуть на институт, а затем поступил туда».
В конце того же года Линч уехал в Филадельфию – с концами, но не бесследно. Мать Фиска была управляющей съемного дома, где жила семья Линчей, и на потолке спальни Дэвида она обнаружила оставленную им роспись. «После их выезда было очень тяжело стереть ее, – рассказал Фиск. – Дэвид нарисовал ее прусским синим, одним из своих любимых цветов, и что бы с ней ни делали, она продолжала просвечивать».
Безымянная картина, масло на холсте (1964 год). Линч нарисовал эту картину во время обучения в Бостонской музейной школе. Фотограф: Дэвид Линч.
Фреска, которую Линч нарисовал на потолке своей спальни в Александрии, 1963 год. Фотограф: Санни Линч.
Гостиная в квартире, где жил Линч, когда учился в Бостоне, 1964. Фотограф: Дэвид Линч.
Девятый класс был худшим периодом в моей жизни. Я скучал по своим друзьям из Бойсе, по восприятию самого места – света, запахов. Вирджиния в этом смысле казалась очень темной. Я не выносил природу в Александрии – леса здесь разительно отличались от тех, что были в Бойсе, и в итоге я связался с плохой компанией и стал в каком-то роде малолетним преступником. Один из тех ребят, вроде как лидер, был старше и похож на взрослого. Хулиган. Эта уменьшенная копия Рока Хадсона угоняла соседскую машину, набивала ее разными людьми, и мы все отправлялись в округ Колумбия в два-три часа утра на скорости сто двадцать миль в час вниз по Ширли-хайвей, а затем пускались по сувенирным магазином, выпивали и так далее. Что меня тянуло к тому парню, так это то, что мне не нравилась моя жизнь, и с помощью странных поступков я как-то с этим справлялся. Мне это нравилось и не нравилось одновременно. Как-то раз он пришел ко мне с сигаретой за ухом и пачкой сигарет, торчащей из его завернутого рукава футболки, и мои родители его встретили. Они не слишком обрадовались. Они подумали: «Бедный Дэйв, опять во что-то ввязался»…
У того парня было множество девушек, и я думаю, что он бросил школу. Летом после девятого класса я навещал Бойсе, а когда вернулся в Александрию, его уже не было. Затем однажды на обеде я был на парковке, вероятно, направлялся в курилку, и тут подъехал он – на кабриолете и с девушкой – идеально. Все счастливы, особенно Мистер Крутой. Не знаю, что с ним стало.
Моя спальня на втором этаже выходила на веранду, и я мог вылезать из окна и убегать, правда, на следующий день мне надо было идти в школу. Однажды я вернулся домой и только улегся на подушку, как сработал будильник. Это было безумие, и мои родители знали, что я убегаю, но не знали, чем я занимаюсь. Я не пускался во все тяжкие, но несколько раз изрядно напился, и в один из них – джином. Я пил джин, а девушкам говорил, что это вода, и в конечном счете закончил вечер во дворе Расселла Кефаувера. Я проснулся, увидел деревянную табличку с номером и смотрел на эту табличку, пока не понял, что я лежу на спине во дворе у Расселла. Даже не знаю, как добрался до дома.