Шрифт:
Пролог
Лариса, старательно обтянув вокруг ног подол короткого мятого и грязного платья, осторожно присела на гнилое, сухое сверху бревно. Мимо проносились машины, поднимали ветер. Он пах бензином и приятно холодил горящее нездоровым румянцем лицо, отгонял комаров, густо летящих из кустов за спиной. Люди, стоящие на остановке автобуса, поглядывали на нее с любопытством, и Лариса отворачивалась, страдая оттого, что нельзя встать и уйти хотя бы в кусты от них, а хорошо бы и вообще ото всех посторонних взглядов. Люди были почти
Автобусом она и приехала сюда нынче утром, сказав отцу, что хочет отдохнуть от уже успевшей надоесть институтской суеты и провести выходной в тишине на даче. Начитаться досыта, подышать свежим воздухом, погреться на солнышке. Немного его, теплого солнышка, осталось. Середина сентября. Скоро зарядят дожди. Отец попросил привезти с дачи яблок, его любимого аниса. Сказал еще, что на днях начнет вывозить урожай на машине. Сразу, как только со временем посвободнее станет и Георгий, водитель, утрясет свои очередные семейные неурядицы.
И в автобусе же, по дороге сюда, к ней начал приставать тот белобрысый, со слюнявыми губами подонок, которому она чуть не откусила ухо. Сначала он не показался Ларисе таким до тошноты отвратным, она даже улыбалась, отвечая на его глупые остроты. Откуда ж было знать, что с ним еще двое и что они выйдут на ее остановке и потянутся следом, молча, совсем не похожие на дачников.
К сожалению, она не насторожилась сразу — мало ли куда могут идти парни, даже если у них нет ни сумок, ни ведер, ни рюкзаков. Ведь дачный поселок, Волга вблизи! Да и какое ей дело до них!
Как оказалось, у них до нее было дело.
Лариса поднялась с бревна, отряхнула от мусора платье и направилась к людям, низко опустив голову, — по дороге, снижая скорость, к остановке подходил автобус.
Место ей досталось сзади, у окна, где больше трясло, но народу почти не было. Дородная тетка, устроив понадежнее завязанные белыми тряпицами ведра в проходе, уселась рядом, страдальчески глянула и произнесла под нос что-то вроде: «Ох, намаявшись». Лариса, чтобы не отвечать, отвернулась к окну…
Не предполагая ничего плохого, Лариса свернула с дороги на лесную тропинку — так ближе было до участка. И одна, и с отцом она ходила по этой тропинке не первый год и никогда не думала, что здесь может быть опасно. Дача почти, как дом, а что может грозить дома?
Вдруг она услышала за спиной треск сухих веток под неосторожными ногами, оглянулась и увидела за деревьями белобрысого с компанией, идущих следом, но и теперь не обеспокоилась, подумала только: «Прутся, козлы, по нашей тропке, других дорог для них нет!» А когда те ускорили ход и понемногу стали нагонять, заторопилась тоже, не желая выслушивать пошленькие комплименты, неизбежные, по ее мнению, в таком случае.
— Тебе слабо! — услышала она громкий ответ одного на негромкий вопрос другого. — Пошел на хер!
— Я-то зачем? Ты ее посади, орел!
Сказанное явно касалось ее, на комплимент это походило меньше всего, и она обернулась, впервые встревожившись по-настоящему. Компания догоняла торопливой трусцой, а приблизившись, перешла на шаг. Лариса посторонилась, все еще надеясь на лучший исход, но они, не говоря ни слова, с ходу обступили ее, белобрысый вцепился в сумки, а маленький, широкий, как пенек, подсек ей ноги. Подошвы скользнули по траве, и Лариса грохнулась на бок, даже не успев выставить руку — до того быстро все произошло.
Какие там сумки!
Белобрысый навалился сверху, с силой перевернул на спину и невероятно ловким движением с треском задрал подол ее платья чуть ли не до самой груди.
— Вы что! — крикнула Лариса, как ей показалось, на весь лес, и чья-то потная ладонь тяжелой жабой ляпнулась на лицо и придавила так, что дышать стало невозможно.
Лариса попыталась закричать, и у нее почти получилось, но хрипло и совсем негромко, и тут же от оглушительной пощечины из глаз брызнули искры. На пару секунд она перестала чувствовать и слышать что бы то ни было, а когда пришла в себя, было поздно — ее крепко держали за щиколотки, распялив ноги в стороны до боли. Лариса окончательно потеряла способность к сопротивлению.
Белобрысый насиловал ее мучительно долго. После чего, обмякнув, он коснулся головой ее лица. Лариса в последнем приступе протеста вцепилась в его ухо зубами, вызвав дикий, почти звериный вопль.
Ларису зверски ударили ногой в бок… Когда она вновь обрела возможность воспринимать окружающее, на нее набросился, громко сопя, уже другой.
Они гнусно измывались над ней несколько часов подряд. Только от тропинки поглубже в лес оттащили, сволочи, чтобы не быть застигнутыми на месте преступления случайными прохожими. А когда их потенция пошла на убыль, ублюдков потянуло было на непотребство, но белобрысый не позволил. Видать, он у них был за главного.
— Легче, легче, — осаживал он зарвавшихся товарищей, — так не договаривались!
Под конец, уже ни на что не способные, они придумали еще одну, последнюю пакость. Коротышка достал из кармана аккуратно повешенных на ветку штанов маленький пластмассовый фотоаппарат и деловито, кадр за кадром, заснял жертву со всех мыслимых позиций. Двое других помогали ему, поворачивали ее, как считали нужным, и старательно отворачивались от объектива.
— Все, Архивариус? — спросили они коротышку, когда тот отщелкал всю пленку, и поторопили его, направившегося к штанам: — Смываемся!
Автобус потряхивало на ухабах, и измученное, ставшее неродным, тело болело. Только перед въездом в город Лариса забылась в желанной дреме и едва не проехала свою остановку.
Ни ключей, ни сумки у нее не было. Подонки оставили ей только деньги — перед уходом запихнули в кармашек, отыскав его на ее платье.
Лариса надавила на кнопку звонка и подумала, что отца может не быть дома и тогда в квартиру она не попадет, но дверь открылась.
— Ты уже?.. Ларочка, что с тобой?