Комната страха
Шрифт:
— Куда его черт унес? — до эха громко спросил обезьянорукий, проходя мимо.
— Не ори! — откликнулся Петр. — Людей наорешь! Ктошкин сказал, что он должен быть здесь.
«Ктошкин — это Кторов, — поняла я. — Тимофей».
— Что будем делать? Ждать?
— Ты что? — поразился Петр. — А за макулатурой ехать? Да старый умом двинется!
— А чего ее возить? Бабенка-то здесь, — ткнул в меня пальцем белобрысый.
— И ты будешь здесь, — указал Петр Вовке. — За ними присмотришь, пока Диман не подъедет.
— Еще чего! — возмутился тот, но Петр настоял:
— Присмотришь,
Такая перспектива белобрысого устроила. Он больше не возражал, но, посмотрев на меня, обратился к Петру с просьбой:
— Ты мне только «дури» оставь. Одну дозу. Сам же говорил, что она каратистка — ногами хлыщется.
— Какая каратистка, посмотри на нее!
У меня уже хватило сил отмахнуться от руки коренастого, протянувшейся к моему подбородку.
— Обойдешься, — решил Петр. — Сам говорил, что резиновая тебе не нужна. А чтобы без неприятностей, мы их в подвал запрем. Место проверенное, выход в шахту — на замке. Ктошкин там сутки отсидел и не выбрался.
Поспорив еще немного, отморозки пришли к согласию и стащили по лестнице, ведущей вниз, фотографа и меня. Посопротивляться им я бы уже смогла, но не стала, решила сберечь силы.
В подвале струился свет — горела единственная на весь длинный и низкий коридор подслеповатая лампочка. Отморозки посадили Самопрядова у стенки, меня оставили без внимания и ушли, переговариваясь на ходу о чем-то пустячном. Заскрипела петлями железная дверь, громыхнула щеколда с той ее стороны, и все стихло.
Я опустилась на корточки напротив Виктора, ощутила спиной жесткую неровность стены и склонила голову на колени. Надо было что-то предпринять. Я чувствовала, как тяжелая апатия овладевает мной, понимала, что это последствия действия наркотика, но не могла сопротивляться. И даже слезы сдерживать не стала, когда без видимой причины подступили они вместе с комом в горле. Вскоре погас свет, и по еле слышному звуку мотора, донесшемуся будто из другого мира, я поняла, что отморозки уехали. Белобрысый? Это было единственное, о чем я не сказала бы сейчас: «Плевать».
Пошевелился Виктор, напомнил о своем существовании. Промычал что-то короткое, закончив невнятную фразу моим именем. Доза досталась ему наверняка больше, но даже если его ощущения были бы схожи с моими, то такая попытка сказать что-то граничила с подвигом. Это что-то могло быть важным, поэтому я нашла в себе силы подняться. Подняться оказалось на удивление легко. Тело слушалось вполне удовлетворительно. Я шагнула вперед, споткнулась о его ноги и ясно услышала конец произнесенной шепотом фразы:
— …в кармане…
К нему в карман я залезла с трудом, долго путалась в складках одежды, но все-таки справилась и нащупала там металлическую пластину.
— Что это? — спросила я своим обычным голосом и до его ответа успела подумать, а не притворяюсь ли, не разыгрываю ли сама перед собой расслабуху?
— Пинцет, — прохрипел он.
Вытащить пинцет оказалось трудней, чем добраться до него. Досадно, но это оказался фотографический пинцет. Из мягкой стали и со скругленными концами — он меньше всего походил на кинжал, который напоминает скальпель медицинский. Но это все, что сейчас у меня было.
По-прежнему не хотелось шевелиться. Но быть изнасилованной этой белобрысой образиной не хотелось еще больше, и я заставила себя ощупью добраться до лестницы и подняться по ней. Выйдя на исходную для атаки позицию, я позволила себе сесть на ступеньку и попыталась представить свои действия при появлении белобрысого. Дальше удара в лицо, наотмашь, скругленными концами зажатого в кулаке пинцета мысли не пошли, и я оставила эту затею. А если спрятаться где-нибудь в закутке и напасть из засады?.. Нет, плохо. Он начнет искать и будет настороже, тогда как атака у двери станет для него неожиданностью.
Боже мой, до чего дошла! Какую-то дрянь, отморозка, считаю серьезным противником!
Для эмоционального подогрева вспомнила мерзкое прикосновение лап к телу, разговоры в машине и исполнилась отвращения, которого, к сожалению, не хватило надолго.
Наверное, я задремала, потому что свет включился уж очень неожиданно. Когда открыла глаза, было уже светло и пришлось вставать на ноги. Ноги мелко дрожали. И не от волнения, еще чего! От слабости. От той дряни, которую мне вкололи.
Брякнула щеколда, и дверь открылась. Оказалось, что я стояла так нерасчетливо близко, что вполне могла оказаться сбитой ею вниз. Шагнув на ступень назад и с трудом сохранив равновесие, ухватилась за ее край.
— Вот она, а вы говорили! — со смешком прозвучал сверху ненавистный голос, и я изо всех, что были во мне сейчас, сил ткнула концами пинцета в показавшуюся из-за двери харю.
Белобрысый успел заслониться рукой, иначе пришлось бы ему носить на лице шрам от рваной раны до самой своей смерти. Но удар принял — не знаю уж, куда он пришелся. Отшатнулся со всхлипом, каблук его башмака соскользнул со ступеньки, и отморозок кубарем загрохотал вниз, зацепив меня по дороге. Я растянулась, больно ударившись коленом, и не сдержала стона. Кто-то выматерился и пробежал мимо меня вниз. Чьи-то руки подхватили меня под мышки и помогли подняться, почти подняли. Я повернула голову — Нестор поддерживал меня, крепко обняв за талию. Жаль, во рту сухо, а то как бы удобно было сейчас плюнуть в это лицо!
— Вы ссадили колено, — сказал он растерянно и осторожно дотронулся до больного места. — Зачем же так?
— Старый! — крикнули снизу, не опасаясь наорать. — Вовка расшибся, иди глянь!
— Держитесь за что-нибудь.
Нестор поспешил вниз, а меня опять потянуло сесть и положить голову на колени. Но дверь была открыта, и никто не загораживал дорогу.
Со свету сумерки в котельной показались густыми настолько, что пришлось остановиться, чтобы дать глазам привыкнуть. Раздался стук — что-то тяжелое бросили на цементный пол. Ясно, не одна я здесь, но не поворачивать же назад, когда впереди, совсем неподалеку — светлая щель между створками ворот. Только бы не споткнуться.